Пари
| ****** - Хочешь пари? – смеешься. А он не понимает твоей издевки, глупый лис. Его сила не сделала его умнее или хитрее. - Давай, - едва сдерживаешь откровенную усмешку. Смеяться ты будешь позже, когда враг будет умываться кровавыми слезами. - Если выиграю я, то ты сам уничтожишь всех, - и противник замер, оценивая ужасную ставку. - Выиграешь ты – и я уйду навсегда, - да, тебе всегда сложно, почти невозможно отказаться от своих идей и целей, но это тот мизер, которым ты страхуешься от невозможного. - Не пойдет. Я ставлю всё и жду того же от тебя! – а что «всё» есть у тебя? Скорее всего, уже ничего. Ты почти смеясь пожимаешь плечами и с улыбкой отвечаешь: - Мне нечего поставить кроме себя, - больно ли от этого? - Принимается, - вроде понимаешь, что огонь, блеснувший в голубых глазах, не к добру, но ты уже ничего не видишь в своем превосходстве. Ты уже видишь свою победу. Дежавю? - Чидори! - Расенган! *** Учиха тяжело потянулся и открыл глаза. Болело все. Преодолевая ноющую боль в каждой клетке тела, он поднялся с широкой кровати и подошел к окну. На улице, словно муравьи, трудились люди. Они старательно тащили доски, кирпичи, везли на тележках камни, гнали лошадей, запряженных в тяжелые повозки, всем своим видом напоминая суетливых насекомых. Это было чуждо Учихе. Он уже давно забыл о шуме и толкотне больших поселений. Необходимость привыкать заново раздражала и бесила его. Кое-как добрался до ванной комнаты. В безразличном стекле зеркала отразились черные волосы, глаза, усталое лицо, обнаженная шея, испещренная тонкой паутинкой шрамов… Ниже Саске опускать взгляд не стал. Он не мог потерять все, он все еще верил. - Шаринган! … И пусто, в зеркале лишь беспомощный, отчаявшийся взгляд черных глаз. Бесполезно. Ничего уже не исправить. - Саске, я дома! – кому ты это говоришь? Тому, кто уже из этого дома не выйдет никогда? Тому, кто стал узником этой проклятой деревни? Но Учиха никогда не скажет этого вслух. Он выходит из ванной и опирается плечом на дверной косяк, наблюдая за тем, как белая с красным узором мантия отправляется на вешалку, а снятая и заброшенная на полку шляпа Хокаге обнажает золотистую шевелюру. - Как ты сегодня? – Учиха безрадостно усмехнулся и снова ушел в комнату. Он не мог не ненавидеть Узумаки. *** Открыть глаза, почти захлебнувшись во внезапно светлом воздухе. Подняться на кровати почти рывком; секунда, прежде чем осознать внезапное бессилие. Испуганные глаза медсестры, ей, может, тринадцать исполнилось, девушка выхватывает кунай. Тебе она не угроза и не соперник. Просто гендзюцу, просто один взгляд красных глаз… Боль, адская боль пронзает глаза, и только великолепная выдержка шиноби не позволяет тебе закричать. Почему? По щекам бегут кровавые слезы, скатываются на белоснежную простынь, рассыпаясь жутким узором, и какой-то беззвучный крик рвет грудь, безуспешно пытается вырваться наружу. Что происходит? Медсестра куда-то убежала из палаты, и сквозь ад боли слышатся множественные шаги, торопливо приближающиеся к палате. Знакомое лицо, постепенно пропадающее в какой-то жуткой дымке. Сакура! Неужели? Девушка пытается заставить тебя лечь, сопротивляться в ответ привычнее всего. - Что происходит?! – вырываться, уже не узнавая собственного голоса. - Отвечай! А сопротивления как будто нет. По-крайней мере, куноичи его не заметила. Но как так может быть, что ты вкладываешь всю силу, а сам не можешь противиться и легкому движению рук? Как? Игла вонзается в вену, и это чувство касается каждого сосуда тела. Дикая усталость наваливается на Учиху, и он бессильно засыпает, потерявшись в темноте. *** - Эй, теме, ты чего делаешь? – откликнуться? Да ни за что. Учиха продолжает методично избивать дерево, оставляя на белом пятаке сорванной коры красные пятна собственной крови. Он не верит никаким диагнозам, он считает их происками Конохи, он не хочет отказываться от собственной жизни. Возможно, Узумаки не хотел бы ему мешать в этой бесполезной борьбе за уже проигранную жизнь, но все же: - Саске, идем домой, - у него нет дома. Но Учиха подчиняется. Он недовольно подходит к Узумаки и, забрав у него свою рубашку, направляется в сторону деревни. Он поклялся себе, что никогда больше не заговорит со своим заклятым врагом, со своим другом, что окончательно разрушил его жизнь. Наруто идет следом молча. Кажется, ему не о чем говорить, но видно, что от подобного бессловесного общения ему слегка не по себе. - Эй, Саске, может зайдем в Ичираку? – Саске молча пожимает плечами и сворачивает в сторону закусочной. - Теме, я вообще-то спросил! Учиху этот факт никак не беспокоит. Смысла в его жизни все равно уже больше нет. *** - Извини, Саске, - качает головой Сакура, откладывая в сторону медицинские инструменты, - я ничем не могу помочь. - То есть? – нетерпеливо спрашиваешь ты, буравя девушку злым взглядом. - Все сосуды чакры разрушены. После операций часть удалось восстановить, но они только для поддержания твоей жизни. Никакой нагрузки они не выдержат. - Значит… - одними губами произносишь ты, но Сакура каким-то непостижимым образом слышит: - Ты больше не шиноби, Саске. Этот путь для тебя окончился, - потерян дар речи, потеряно осознание, только ярость и злость затапливают душу бурлящим потоком, будто подстегнутые ударом бича этих слов. Рука уверенно протянулась в броске, пальцы крепко впились в тонкую шею… - Саске! – знакомый до жгучей ненависти голос практически открывает тебе глаза. - Хватит! - Это почему это? – злобно усмехаешься ты, и Узумаки без тени улыбкие произносит: - Потому что ты принадлежишь мне, - на удивленный твой взгляд его ответ еще проще и жестче. - Пари. Пари… *** Учиха никак не мог понять, почему в апартаментах Хокаге расположились две двуспальные кровати. На одной из них спал он, на другой в соседней комнате расположился Наруто. Самого Учиху больше устроила бы обыкновенная жесткая койка, но решению Хокаге перечить не приходилось, тем более ему. Вообще, Учиху беспокоило другое. Он давно прекрасно знал об определенных намерениях Узумаки, от которых он, собственно говоря, и избавился, покинув Коноху, и, зная упрямство бывшего друга, Саске был уверен, что рано или поздно планы будут воплощены в жизнь. Худшее – противостоять этим планам и намерениям Учиха отныне не мог. В нем еще жила непоколебимая жизненными обстоятельствами гордость. А гордость требовала быть верным своему слову. Мысли бывшего гения были прерваны тихими шагами, и Саске понял, что Хокаге в конце концов не выдержал борьбы со своими желаниями. Почему-то тревожно забилось сердце. Странно. Секс для Учихи давно перестал быть каким-либо событием, причем вне зависимости от его роли в нем. Скрипнул соседний край кровати, но Учиха не шевельнулся. Он якобы спал, забыв закрыть глаза. Тепло прислонившегося к спине тела, горячее дыхание в шею. Отчего-то сильно бьется сердце. Слишком часто, слишком прерывисто. Минута, вторая. Ничего. Саске осторожно обернулся. Узумаки уютно спал, пригревшись рядом, успешно стянув одеяло с Учихи. Странно? Вроде бы не слишком. *** Сколько еще ночей будет продолжаться это внезапное тепло? Саске прекрасно знает, что должно произойти. Он часто ловит на себе недвусмысленный взгляд Узумаки, но продолжает гордо игнорировать любые намеки. Почему-то впервые в жизни страшно ждать этого. Нет, сегодня все по-другому. С порога, стоило вернуться домой, Узумаки берет инициативу в свои руки: - Раздевайся, - Саске безразлично стягивает рубашку, почти смущая своим бесстыдством Хокаге. Дома чуть прохладно, но Учиха не показывает виду. Одежда легко сбрасывается в кучу у его ног, все же ее не так много, и Наруто не может оставаться равнодушным к увиденному: - Иди в постель, - голос его дрожит. Учиха нагло усмехается и уходит в комнату. Странно, почему-то страшно. Но он не обращает внимания на это чувство, что кошкой скребется в глубине его души. Поцелуи, ласки, что? Да в мире шиноби не может быть ничего подобного. Для Саске это странность, дикость. Мягкие прикосновения скорей пугают и заставляют вздрагивать против собственной воли. Закрыть глаза. Кажется, так будет легче. *** Свой первый раз Саске помнил очень смутно. Это называлось «Задержись после тренировки, Саске-кун». Орочимару никогда нельзя было назвать заботливым любовником, в чем Учиха убеждался в последующем не один раз. В глазах змеиного Саннина всегда можно было заметить какое-то вожделение, по которому становилось ясно, кого он так старательно представляет на месте Саске. Не сказать, что Учиху это волновало или заставляло ревновать, но все же было весьма неприятно. Куда более неприятной была привычка Саннина оставлять на спине любовника мокрые метки языком, в которых кожей угадывались похабные иероглифы. В первый раз Орочимару просто воспользовался состоянием Саске, когда тот уже был не в силах сопротивляться или дать отпор. Тогда Учиха просто отключился, не дожидаясь окончания процесса, решив, что бороться с этой болью и унижением уже бесполезно. В последующем, секс стал своеобразной платой за уделенное внимание. *** Горячие губы, касающиеся шеи, и почему-то Учихе сложно сдержать учащенное дыхание. Где-то в глубине души, он хотел бы спросить Узумаки, но ясно, что этот вопрос Саске будет задавать себе и только себе, захлебываясь во внезапной нехватке воздуха. Слишком странно чувствовать нежные поцелуи на своем плече, слишком чуждо ощущение ласкающих рук. Ему привычней или боль, которую не пускают в душу, или короткая разрядка организма, также не трогающая сердца. Привычней удовольствие тела, в которое не вложено никаких лишних эмоций. Так проще, так лучше, так легче. Намного легче, чем сейчас, когда Саске не знает, как реагировать на настойчивые неумелые ласки. Почему-то хочется усмехнуться и коротко сказать «Давай уже, трахай», но клятва самому себе дороже собственных же душевных метаний. Тем более что он точно знает, что эти слова останутся неуслышанными. Учиха снова выбирает гордость, которая уже не единожды чуть не привела его в могилу. Наконец-то проникновение, но нет, лишь продолжение прелюдии, и Саске действительно хочется сбежать от всей продолжительности этого секса. Неожиданно больно, хотя, чего там. Ничто по сравнению с тем разом в руках скрытого извращенца. Эти мгновения Саске очень не любит вспоминать. *** - Ваше лекарство, Саске-кун, - почему-то елейным голосом произносит Кабуто, оставляя стакан на прикроватном столике. Кажется, что в уголках его губ затаилась скрытая усмешка, но ты слишком вымотан, чтобы обратить на это внимание. Почему-то черные глаза медика внимательно следят за каждым твоим движением, будто бы проверяя тебя. Бросишь недовольный взгляд: - Убирайся, - но сероволосый шиноби не двигается с места. К чувству усталости добавляется ощущение горечи во рту и головокружения. Щелчок ключа в замке стал приговором. Твоя гордость снова была удобна. Наследник великого клана не пойдет жаловаться, он никому не признается в своем унижении. А значит, сейчас Кабуто мог многое себе позволить. Практически все. Ты отомстил ему сразу после убийства Орочимару, воздав ему в иллюзии все, что ты накопил в своей черной душе за эти годы. Даже не прикасаясь к этому человеку, ты сумел отомстить за каждую секунду своей боли. Ты уходил, оставляя его в луже крови, мочи и кала – производных его собственного ужаса и страха. Да, в тот миг ты был доволен. *** Ну почему, ну за что столько заботы? Саске уже не сбежать от этих проклятых ласк, и что больше всего его нервирует, так то, что его тело начинает отвечать. Против его воли, против собственного Я и отчаянной гордости, тело отзывается на ласку. Саске не привык к возбуждению в подобной роли, а в таком положении - и подавно. Приоткрыв глаза, он встречает довольный взгляд Наруто, внимательно следящий за каждым его вздохом. Черт! Откуда дрожь, откуда это ощущение холодка в полусогнутых коленях? Почему вообще такая поза? Учихе было бы намного легче не видеть партнера, просто позволив Узумаки трахнуть себя сзади, но нет! Этому проклятому придурку просто необходимо довести его до белого каления! В глубине души Саске был готов биться головой о стену, крича, что все происходящее неправильно, и ему не нравится, но из гордости он лишь крепче стискивал зубы. Почему-то было стыдно вот так лежать на спине, развратно раздвинув ноги, позволять ласкать себя изнутри и снаружи, и пальцами, и губами, глядя в глаза партнеру. Стыдно… Саске думал, он забыл это чувство. - У тебя на щеках румянец, - улыбается Узумаки, и Саске заставил себя безразлично пожать плечами, скрывая внутреннюю дрожь. Что ж, он легко скрывал свое удовольствие раньше. *** Подобного рода секс у тебя начался только с появлением собственной команды. Ты решил не отказывать себе в удовольствии. Что ж, и Карин, и Суйгецу весьма устраивали тебя в разном твоем настроении. И тебе было абсолютно наплевать на их ревность и взаимную неприязнь. Какая разница, верно, Саске-кун? С Суйгецу ты мог рассчитывать на какое-то понимание и эмоциональную разрядку, Карин стала для тебя чем-то вроде резиновой куклы. С ней можно было то, что было невозможно с Суйгецу. Например, минет. И тебя ни секунды не волновало, что ей неприятно заглатывать твой член, ты привык к мысли, что в мире шиноби секс обязательно неприятен для одного из партнеров. Здесь ты наконец-то мог себя не сдерживать. Ты был главным. Тебя интересовало только собственное удовольствие, положенное молодому гению. Ведь гению дозволено все. Какая разница, сколько впереди целей? Ты ведь обязательно их достигнешь, пройдя по головам и сердцам бесконечного количества людей. Твое удовольствие оставалось скрытым, ты не показывал его, делая вид, что тебе все равно. И Карин, и Суйгецу это ранило, но они молчали. *** Сейчас молчать приходилось Учихе. Он все еще боялся проиграть, признаться в своей какой-то слабости, признаться самому себе в том, что он человек. - Саске, готов? – к чему вопросы? Он принадлежит Узумаки, проигравшись на поле битвы, как последний карточный шулер, какая разница? Но Наруто ждет, внимательно всматриваясь в давно полюбившиеся черты лица, он ждет ответа. Последняя попытка выстоять провалилась полностью: - Да. Яркая вспышка резанула по глазам. Неожиданно ярко, неожиданно легко и просто. До состояния истерики странно чувствовать этот огонь по венам, что жжет изнутри все больше и больше. И не сбежать. Не уйти. Не скрыться от этого пламени, что прорывается наружу в тех местах, где бледной кожи касаются руки Узумаки. Голос рвется из глотки сквозь сжатые зубы, пальцы впились в тонкую простынь, но Учиха все еще борется. За что? Может, за какую-то свою независимость, за какую-то собственную правду? Сладко. Эта сладость причиняет боль и горечью опаляет горло, но отказаться от нее уже нельзя. Сладко. Сладко кричать, забывая себя в этом крике. Сладко. Слишком сладко вдохнуть душный воздух комнаты, уже пропитанный их запахами. Сладко. Настолько, что слипаются глаза, а он сквозь этот сахар пытается держать их открытыми. Он должен видеть… Впервые в жизни Учиха кончает с гомким криком, отдаваясь целиком, забывая самого себя в этом пике. *** - Эй, Саске, - Учиха нехотя открывает глаза. Солнце настойчиво пробивается сквозь тонкие занавески, заливая комнату ярким белым светом. - Саске. - Что? – повернуться на голос. Наруто лежит рядом, бесстыже забыв простынь в стороне, и улыбается: - Я думал, ты говорить разучился, - недовольно фыркнуть в ответ, уже собираясь отвернуться и снова замолчать, но Наруто торопливо продолжает: - Не отворачивайся. Саске пожимает плечами и молча смотрит на друга. - Ты что, опять собрался молчать? – Учиха усмехается и молчит. Он хорошо знает, как можно позлить друга и успешно этим пользуется, - Сейчас же скажи что-нибудь! Чуть удивленно посмотреть на этот внезапный каприз. Учихе почему-то смешно: - А что тебе сказать? – он подвигается ближе. - Может, сказку? – неожиданно для себя самого он целует Узумаки. - Ну, можно и сказку, - довольно урчит Наруто, запуская пальцы в черные как смоль волосы. *** Ты ведь знаешь, какая будет сказка? Источник: http://hapyto.ucoz.ru/board/yaoi_yuri/pari/10-1-0-10350 | |
|
| |
| Просмотров: 4213 | |
| Всего комментариев: 0 | |