Шикамару четко помнил, когда это началось. Он в целом достаточно точно мог воспроизвести каждый день своей жизни, начиная лет с пяти, когда соседская девчонка отобрала у него доску для игры в го и безжалостно разбила, а Чоджи, попытавшись догнать ее, споткнулся, извалялся в грязи и долго плакал.

      Тогда Шикамару звали Шираюки Кен, и он был немного ленивым, немного замкнутым и крайне умным ребенком. Его родители качали головой и говорили, что он развит не по годам, а дедушка Кинтаро учил его играть в го и читать политические журналы. Играть в го Кен любил, читать журналы не очень, но больше всего ему нравилось лежать во дворе и смотреть, как плывут по небу облака. Рядом постоянно был соседский мальчик — толстый любитель пончиков и бабушкиных моти. Мальчика звали Мотоки, но Кен гордо звал его Мо-сан — звучало солидно и совсем по-взрослому.

      Структуру мира юный Шираюки понял довольно быстро и к семи годам был уверен в собственном будущем. А потом родители огорошили его необходимостью поступления в школу. Отвертеться от этого сомнительного мероприятия не получилось, и они с Мо-саном оказались гордыми обладателями звания первоклассников, новенькой формы и необходимости каждый день ездить на школьном автобусе черти знают куда.

      Ближайшая школа в крупном спальном районе Токио, где они жили, оказалась разрушена недавним землетрясением, поэтому ездить Кену и Мо-сану предстояло далеко, вставать надо было рано, а прогуливать не позволялось. Кен был недоволен, застенчивый Мо-сан плакал и боялся встречи с новыми детьми, но родители были непреклонны.

      Именно тогда, холодной весной, первый класс начальной школы Ямагути собрался вместе. Верь Шикамару в провидение, он бы сказал, что виновато именно оно. Но Шикамару был маленьким мальчиком по имени Шираюки Кен, а маленькие мальчики с четкой жизненной позицией не верят в чудеса.

***

      Наверное, будь Шираюки чуть менее умен, он не придал бы происходящему особого значения. У них был очень маленький класс, по крупицам собранный со всего города, так что изначально они даже не знали друг друга. Мо-сан был слишком застенчив, Шираюки — ленив, а знакомство со сверстниками относилось к очень ленивым и очень раздражающим вещам.

      К тому же, одноклассники оказались все, как на подбор, психами. Если бы Кену было чуть менее лениво, он бы непременно нашел у каждого несколько нервных расстройств. Чего только стоил юный любитель энтомологии крайне подозрительного вида, или вечно воодушевленный и пылающий энергией пацан, презирающий школьную форму и упрямо носящий лосины пронзительно-зеленого цвета. Или замкнутый угрюмый паренек, с вымораживающим взглядом и бездонными синяками под глазами.

      В общем, их было одиннадцать человек и заводить связи ни с кем, кроме Мо-сана, Шираюки не собирался. Но врожденная способность сопоставлять воедино незначительные факты учитывать мнение Кена не хотела.

      Первый ментальный звоночек отзвучал через три месяца, в конце первого триместра. Всклокоченный и заводной паренек со звучным именем Кобаяси Тобое (его родители страстно любили собак) неожиданно заявил, что не собирается откликаться на чужое имя, и велел звать его «Киба».

      Шираюки не очень понял, чем «клык» лучше «воя», и почему данное при рождении имя вдруг могло разонравиться, но вникать в чужие проблемы поленился. Как ни странно, чудачество восьмилетки прочно прилипло что среди одноклассников, что среди учителей, и Кобаяси Тобое вернулся после каникул стопроцентным Кибой.

      Шираюки добавил это к мысленному списку психических расстройств окружающих его людей, но беспокоиться не стал. Как оказалось, зря. Чужая дурость была заразна, и к концу третьего года начальной школы больше половины его одноклассников неожиданно пожелали зваться иначе, чем назвали их родители.

      Чужие имена липли не хуже, чем обидные клички. Они были на слуху, заедали в сознании, и уже в начале четвертого года Шираюки не мог вспомнить, как на самом деле зовут сидящую впереди Сакуру-чан. Сам Кен подобным идиотизмом не страдал, своим именем был полностью доволен и придумывать другое не собирался. Школу в их районе давным-давно отстроили, но уходить от психов и потворствующих им учителей Шираюки не хотел — было лень, да и четкой уверенности, что в другом месте не окажутся психи похуже, у него не было.

      А потом Мо-сан неожиданно поддался общему веянию. В начале пятого года обучения он, хрустя чипсами и составляя рассматривающему облака Шираюки компанию, неожиданно пробасил:

      — Как думаешь, Кен-кун, мне бы подошло имя Чоджи?

      Шираюки даже приподнялся от неожиданности, оглядывая крупную фигуру друга и готовясь вправить ему мозги, и неожиданно подумал, что да. Имя Чоджи очень бы ему подошло. От удивления он смог только кивнуть, и очень скоро Мо-сан окончательно забылся, превратившись в знакомого человека со знакомым именем.

      Шираюки пытался анализировать сложившуюся ситуацию: полное потворство со стороны учителей, насмерть прилипающие имена-клички… Но ни к каким определенным выводам не пришел и отложил проблему подальше, до возникновения новых фактов.

      А потом начали сниться сны. Кен до этого не видел снов — или, как говорила мама, просто не запоминал. Не запоминал он их и теперь, но просыпался все равно с тревожным чувством на сердце.

      Сны снились и снились и Кен даже привык к тому, что не может вспомнить ни мгновения. Его все устраивало, а выяснять причины было слишком лениво — ровно до того мгновения, пока Шираюки Кен не проснулся ранним осенним утром с четким знанием, что его зовут Шикамару Нара.

***

      Средняя школа могла послужить хорошим стимулом прекратить это детское дурачество, но, по каким-то немыслимым причинам, их класс не расформировали, оставив в полном составе.

      Шикамару давно уже прекратил воспринимать странные причуды с кличками-именами и привык к неуловимым снам, но все снова перевернулось с ног на голову.

      Третьим тревожным звонком общей, пока еще неуловимой, картины чего-то странного, стало изменившееся поведение одноклассников. Шино пришел в школу в черных очках и платке, скрывающем половину лица, Гаара набил в углу лба татуировку, Неджи перевязал руки бинтами, Киба нарисовал на щеках полосы, а Тен-Тен обзавелась пугающей привычкой таскать в класс ножи.

      Шикамару наблюдал за ними с ленивым интересом ровно до того момента, пока не испытал жгучее желание отрастить волосы и собрать их в хвост. И поймал себя на мысли, что волосы уже отросли достаточно. С привычным фатализмом завязав на голове пучок, Шикамару предпринял очередной мозговой штурм, вновь не смог собрать картину воедино и начал ждать дальше.

      Больше всего забавляли родители, пассивно наблюдающие за происходящими с детьми изменениями. Шикамару не раз слышал от них про переходный возраст и взросление, но сильно сомневался, что виноваты они. Происходило нечто странное, но, что именно, Шикамару пока сказать затруднялся. Катастрофически недоставало данных.

      Все в очередной раз изменилось на второй год средней школы, когда Шикамару встретился после каникул с повзрослевшими и совершенно чужими людьми. Неуловимо знакомыми.

      Натыкаясь раз за разом на острый взгляд Неджи или ловя на себе задумчивую усмешку Ино, Шикамару долго не мог сопоставить факты и найти причину столь разительного изменения в поведении одноклассников. К счастью, Чоджи был все еще Чоджи, а сам Шикамару оставался Шикамару, так что, привычно повертев мысль из стороны в сторону и добавив в общую копилку странностей, Шикамару на происходящее подзабил со спокойной душой.

      А потом сны, ставшие рутиной, неожиданно изменились. И, впервые за четырнадцать лет, он начал их запоминать.

***

      … кунай покорно ложится в ладонь и тут же отправляется по заранее расчитанной и четко выверенной траектории. Тени подвластны жесту и мысли, а каждое действие противника просчитано на десяток ходов вперед…

      …спина учителя впереди зиждется поддержкой и уверенностью. Если в чем-то Шикамару и уверен больше, чем в своем уме, так это в Асуме-сенсее…

      …чакра за спиной Чоджи распускается крыльями гигантской бабочки, а светлые волосы Ино рассыпаны по плечам густой волной. Человек напротив опасен и непредсказуем. Он поклоняется дикому богу, но Шикамару нет дела ни до каких богов. Он должен просчитать тысячи вероятностей и только в одной из них они все выживут…

      …но ведь война. Дети не выживают на войне. Да и взрослые выживают далеко не все…

      …дым горчит на губах. Мокрый дым…

      …война, война, война… И смерть кругом.

***

      — Много вспомнил? — спросил Киба, присаживаясь рядом. Шикамару пожал плечами, чиркая зажигалкой. — Войну вспомнил?

      — С чего ты решил, что это воспоминания? — раздраженно уточнил Шикамару. Струйка дыма поплыла вверх, закручиваясь тонкой спиралью.

      — А что?

      — Не знаю. Эксперименты, коллективный гипноз, наркотик в супе… Будто мало вариантов, — дернул плечом Нара, — а вам всем обязательно приплетать эту хрень с перерождением душ и прошлыми жизнями!

      — Ты же знаешь, что наркотик тут ни при чем, — спокойно хмыкнул неслышно подобравшийся сзади Неджи, взглядом успокаивая возмущенного Кибу. — Чувствуешь.

      — Я не очень доверяю чувствам, знаешь ли.

      — Я тоже, — согласился Неджи. Он тоже был гением, подумалось Шикамару ни с того ни с сего. — Но на этот раз они не лгут.

      Дым тонкой струей поднимался вверх, в безоблачное небо. Когда умер Асума-сенсей, небо плакало, скрывая дождем слезы.

      — Мы все вспомнили войну, — сказала Ино, присаживаясь рядом. Шикамару не открывая глаз знал, что все его одноклассники — напарники, сослуживцы, боевой состав — стоят рядом. — А дальше ничего.

      — Да, — согласился Шикамару, вспоминая, как умер Неджи.

      — Может, вы тоже погибли? — спокойно спросил Неджи, и Хината вздрогнула, а Рок Ли с силой сжал кулаки.

      — Нет, — качнул головой Гаара. — Просто…

      — Будто чего-то не хватает, — задумчиво перебила Сакура, теребя фенечку на руке. Шикамару вспомнил, как под ее кулаками стонали разбитые скалы.

      — Или кого-то, — буркнул Чоджи и закинул в рот пригоршню громко хрустящих чипсов.

***

      — До свидания, Танака-сенсей! — хором пропели Сакура и Ино, мило улыбаясь. Учитель кивнул и скрылся за дверью. Девушки тут же убрали с лиц глупое выражение, сдержанно оглянулись, осматривая пространство.

      Остро не хватало чакры. Утверждать без нее, что их не подслушивают, Шикамару не мог, а загреметь в психбольницу не хотелось.

      — Чисто, — кивнул Неджи, просачиваясь в класс из коридора. — Начинай.

      Шикамару кивнул, потушил сигарету и разложил на сдвинутых партах склеенные воедино листы, густо усеянные пометками.

      — Здесь все, что мы смогли восстановить касательно последней войны, — начал он, постукивая пальцами по краю парты. — Согласно имеющимся данным, все, касательно жизни до войны весьма разрозненно и дельной информации не несет. Последнюю точку во временном диапазоне помнит Гаара — это воскрешение Мадары. Возьмем ее за последнюю временную константу. Исходя из этого, — он провел по линиям, — наши перемещения во время войны носили четко сконструированный характер и явно руководились единым штабом.

      — Мой отец, Райкаге-сама и Шикаку Нара, — негромко сказала Ино. Шикамару кивнул.

      — С большой долей вероятности эти воспоминания можно считать верными. Также Сакура помнит Хатаке Какаши и Цунаде-саму.

      — Годайме Хокаге я тоже помню, — отозвалась Тен-Тен, — но Какаши-сана я почти не могу представить.

      — Но мы помним Гай-сенсея! — вскинул руку Ли. — Не переживай, сила юности поможет нам восстановить в памяти всех!

      Тен-Тен закатила глаза, а Неджи едва заметно покачал головой.

      — Однако, — прервал их Шикамару, — если внимательно всмотреться в динамику наших перемещений и сопоставить с воспоминаниями, можно заметить кое-какие несостыковки.

      — Сражались большей частью не мы, — задумчиво сказала Сакура. — Я помню, как стояла в отдалении и видела чужой бой. Чудовищная сила, — почти шепотом закончила она, зябко обхватывая себя руками.

      — Мы же решили, что это были Первый и другие Хокаге, которых подняло Эдо Тенсей! — фыркнула Ино.

      — Это ты так решила, шаннаро! — тут же огрызнулась Сакура.

      — Хватит, — прервал их Гаара. — Я сомневаюсь, что это были Хокаге.

      — Сопоставив все факты, могу сделать вывод, что Сакура все же права, — согласился с ним Шикамару. Сакура победно зыркнула на Ино. — Кто-то, кого мы не помним, играл во всех этих сражениях ведущую роль. Очевидно, что именно он и является ключом к дальнейшим воспоминаниям. Если мы вообще хотим вспоминать дальше.

      — Хотим, — с нажимом процедил Киба. Шикамару хмыкнул, подпаливая зажигалку. Они пытались уже год, собирая данные и занося в тетради деталь за деталью, но дальше проклятой войны так и не ушли.

      — Но кто это мог быть, Шикамару-сан? — тихо спросила Хината. Шикамару тяжело вздохнул, просчитывая варианты и раз за разом натыкаясь на пугающую пустоту в уже четко сконструированной памяти.

      — Я не знаю.

      Сакура кончиками пальцев провела по исчерканному листу и остановилась там, где широким кругом изображалась Долина Завершения.

***

      К исходу второго года средней школы Шикамару четко знал три вещи.

      Первое. Они, очевидно, коллективно сошли с ума, поймали общий глюк или надышались неведомой травки и возомнили себя перерождением мифических ниндзя далеких годов.

      Второе. В их памяти и жизни существовало некое пятно, которое, по-видимости, занимал один единственный человек. Никаких данных, связей и даже крупицы воспоминаний об этом человеке у них не было, но все единодушно склонялись к мысли, что он все же был.

      Третье. Мифические ниндзя были не такими уж и мифическими. А перерождение и воспоминания прошлой жизни были не такими уж и бредовыми идеями, как казалось вначале.

      Рок Ли через полгода секции карате уложил на обе лопатки учителя. За три с половиной минуты. Неджи, и без того гибкий, приобрел какую-то уж совсем нечеловеческую быстроту и ловкость. Шикамару видел, как он тренируется — неуверенно и без учителя, будто повторяя нечто давно забытое, к чему тело давно утратило навык. Тело, но не разум.

      Тен-Тен, до двенадцати лет бывшая скромной и тихой девушкой, неожиданно взбодрилась, увлеклась холодным оружием и теперь метала ножи со скоростью, достойной… дзенинов, да. Шино мог протянутой рукой уговорить порхающую бабочку сесть к себе на палец. Или жужжащих неподалеку диких ос. Киба чуял, чем на обед будут кормить в столовой, находясь за пару километров от нее, и слышал, о чем сплетничают поварихи.

      Хината видела — или чувствовала — нечто за пределами понимания, и от ее застенчивого взгляда не ускользала ни одна деталь. Ино просчитывала людей и манипулировала учителями с той же легкостью, с которой Сакура зашивала полученные Роком Ли раны и выигрывала у Чоджи в армреслинг. Гаара, до сих пор держащийся особняком, взял их под почти неощутимое, но все равно явное покровительство.

      Шикамару видел, как они слушаются его. Беспрекословно и не раздумывая, как и привыкли подчиняться вышестоящим по званию. Как и сам Шикамару, просыпаясь каждое утро и отряхиваясь от очередного сна-воспоминания, молча и почти не рассуждая прикидывал, как удачнее распределить силы на случай внезапного нападения.

      Не то, чтобы в центре Токио в двадцать первом веке им стоило ожидать нападения.

      И все же, воспоминания были воспоминаниями, а не снами или коллективным психозом. Шикамару изучил это всесторонне и мог утверждать наверняка.

      И они были боевой группой — обособленной и имеющей связующее звено. И это звено, подернутое туманной дымкой, оставалось неприступным темным пятном до апреля третьего года средней школы. До новенького, неожиданно переведенного к ним в класс.

      Ничего хорошего от него Шикамару не ожидал. Введение в слаженную боевую группу гражданского никогда ни к чему хорошему не приводило — гражданских приходилось «пасти», следить как бы они не свернули шеи и как бы не нахамили тому, кому не следовало бы хамить. Шикамару обсудил с таким же мрачным Гаарой возможные перспективы и привычно накидал возможные ходы.

      Не рассчитал самого, казалось, очевидного, потому что самое очевидное оказалось невероятным.

      — Присаживайся, — велел Тамаки-сенсей после краткого представления.

      Паренек — невысокий, худой, жилистый, — танцующей походкой прошел к свободному месту, уселся, щуря глаза в улыбке, и тут же обернулся к Сакуре-чан.

      — Привет, широколобая, — приветливо пропел он, наклоняя голову набок. — А где Наруто-кун?

      Злобный вопль Сакуры и ее фирменный удар, отбросивший паренька к высоким окнам, и последовавший за этим возмущенный крик Тамаки-сенсея помешали как следует сопоставить факты, но Шикамару успел вспомнить, что паренька зовут Сай, а Наруто-кун — это кто-то очень, очень важный.

***

      — Значит вы не помните его, — кивнул Сай, прикладывая к скуле заботливо подсунутый Ино лед.

      — Кого? — мрачно буркнула все еще злая как дьявол Сакура.

      — Наруто-куна, — пояснил Сай, ничуть не обижаясь и продолжая улыбаться.

      — Кто это? — спросила Сакура, но голос ее, наполненный злостью, тревожно дрогнул. Шикамару, курящий у форточки, задумчиво смотрел на яркое солнце и слушал невыразительный голос Сая — неожиданно узнанного и тут же принятого. Пытался вспомнить и ничего не вспоминал.

      — Наруто-кун.

      — Это я поняла, шаннаро! — рявкнула Сакура. — Кто такой этот твой Наруто-кун?

      — Наруто-кун — это Наруто-кун, — сказал Сай и улыбнулся.

***

      В конечном итоге, невнятные пояснения Сая оказались самым точным описанием для человека, которого звали Наруто. Имя будто всколыхнуло что-то в каждом из них, заставив вспоминать, и сны окрасились новыми красками.

      Шикамару видел это в каждом из них. Тем самым приученным подмечать детали взглядом, который и делал его одним из самых гениальных стратегов Конохи. Видел и замечал это в себе.

      Потому что в снах появилось солнце. А в воспоминаниях — суть.

***

      — Он раздражал и был идиотом, — говорил Киба, криво усмехаясь.

      … он стремился, добивался, побеждал. Он никогда не отказывался от своих слов и от своего пути. Он старался, он ставил цели, он выигрывал жизнь, зубами вырывая у нее счастье, он опровергал реальность и ставил под сомнения основы бытия. Он не признавал правил, он плевал на законы и писал свои — кровью на земной тверди и дыханием в умах людей. Он походя делал все то, что Киба, со всей его открытой душой, делать не мог…

      — Он был симпатичным, но дурным, — вспоминала Ино, презрительно кривясь.

      … он сверкал, он сиял, он ослеплял — улыбкой, жестами, взглядом. Он светился ярче полуденного солнца, а его мимолетно брошенные взгляды надолго поселяли томление внизу живота. Он был мужественным, красивым, с широким разворотом плеч и усыпанной шрамами кожей. Ино никогда не думала о нем, как о мужчине, но не могла не признавать, что позови он, и она распласталась бы в мгновении счастья — заполучить недоступное, взять невозможное…

      — Он был добрым, — комкая в руках подол рубашки, бормотала Хината.

      … он был щедрым, великодушным, отзывчивым. Он улыбался ей открытой улыбкой старшего любимого брата, а так хотелось, чтобы в этой улыбке проскользнула хоть крупица страсти. Он был безотказным по доброте своей, он не раздумывая был готов отдать за нее руку, ногу — жизнь и чакру. Так же, как и за любого в Конохе. За любого во всем огромном мире — стоило лишь попросить. Только душа его давно и надежно принадлежала одному человеку, и только его интересы он ставил неизмеримо выше всех, кого брал под свое широкое крыло…

      — Он умел менять людей, — задумчиво говорил Гаара, мимолетно скользя пальцами по вытатуированному иероглифу.

      … он выцарапывал, выскабливал, выуживал всю боль и гниль, он находил больные точки и безжалостно вскрывал старые раны. Он не просто менял людей, он менялся сам — с каждой спасенной душой, с каждым, кого он походя спасал своей верой и своим сиянием, он становился чуточку лучше. Он стал эталоном и светочем, он стал первым другом и первой любовью, хоть Гаара и понял это слишком поздно. Он был в чем-то наивным, в чем-то глупым мальчишкой, но он был путеводной звездой для многих и многих. Хотя сам сиял лишь для одного…

      — Он был слишком назойливым, — отмахивалась Сакура.

      … он был-был-был. Был рядом, был другом, был братом, был вертлявым недоразумением на периферии сознания, и был поддержкой, опорой, силой, стеной, защитой, монолитной уверенностью и приглашениями на свидание каждый четверг на исходе дня. Голубоглазым остолопом, мешающим и раздражающим, улыбчивым сгустком неугасимой энергии. Был возможностью, ускользнувшей из рук…

      — Он никогда не чтил традиции, — улыбался Неджи, — никогда.

      … он презирал, попирал, разрушал устои, он не церемонился с заведенным порядком, он менял заведенное мановением руки и упрямым горящим взглядом. Он изменял своей верой и своей улыбкой, он протягивал руки нуждающимся и никогда не стеснялся помогать слабым. Никогда не стеснялся признаваться в своих слабостях. Он вытащил из гордыни и разрушил плескавшуюся ярость, он подарил веру и крылья, и за него можно было умереть тысячу раз… Но пришлось лишь один…

      — Наруто-кун был Наруто-куном, — улыбался Сай. И был бесконечно прав.

***

      Шикамару помнил. Вспоминал.

      …широкий разворот плеч, небрежно накинутый плащ, знак Седьмой Тени Огня. Сверкающая, ослепляющая, невозможная сила, скрытая в широких движениях рук и широкой улыбке. Легкий кивок, стальной взгляд и четкий голос, раздающий приказы; полуоборот головы, склоненная над документами фигура, напряженная поза; хмурая морщинка между бровей, попытки вникнуть и разобраться, никудышная стратегия и невероятное умение разрушить любой четко выверенный план, превратив невозможное во вполне осуществимое. Тактик, умеющий мгновенно решать сиюминутно поставленные задачи, с легкостью обходя подводные камни и играючи изменяя реальность. Лидер, прислушивающийся к стратегическим выкладкам помощников, легко идущий на уступки и мгновенно берущий ситуацию под контроль, стоит ей наплевать на планы. Лидер-лидер-лидер. Неприступный, непобедимый, пугающий, уверенный, умеющий, думающий. Тот, за кем приятно идти. Лидер во всем.

      … склоненная голова и мягкая податливость, чужие пальцы, перебирающие светлые волосы, ласковая теплая нежность. И сила-сила-сила, равная во всем.

      — Кто-нибудь помнит Учиху Саске? — спросил Шикамару, закуривая сотую за день сигарету. И по мелькнувшим в глазах теням понял — помнят. Или вспомнят вот-вот.

      Учиха Саске — вот уж кого не хотелось бы видеть во снах.

***

      К концу третьего триместра последнего года старшей школы Шикамару четко осознал, что они чужды этому миру.

      Он почти не помнил мальчика, которого когда-то звали Шираюки Кен, и хотя вряд ли они с этим мальчиком так уж сильно отличались, возвращаться к нему Шикамару не хотел.

      Они, по сути, зря вспомнили все это. Куда проще было бы без воспоминаний-снов, почти заменивших реальность. Но поделать уже ничего было нельзя, а Шикамару не любил решать заведомо невыполнимые задачи.

      — Что мы будем делать дальше? — спросила однажды Ино, когда они собрались на баскетбольной площадке за школой. — Вы никогда не задумывались? Ну, когда… выпустимся.

      Все молчали, и, оглядывая их, Шикамару молча подмечал выправку, напряженно-расслабленные позы и чуждость — школьной форме, школьному двору, фенечкам на запястьях и мобильникам в карманах. В очередной раз задумался, насколько дух важнее привычек тела, и в очередной раз выбросил из головы эти мысли.

      — Как и все, — пожала плечами Сакура и тут же стиснула край сумки. — Учиться дальше. Работать. Жить.

      Жить… Как жить, если ты с семи лет не тот, кем кажешься?..

      — Я поеду в Майдзуру, — неожиданно признался Шино. — На военно-морскую базу. По контракту.

      Спустя секунду повисшей тишины Киба усмехнулся и покачал головой. А потом хмыкнул:

      — В полицейскую академию. А потом, если получится, в отдел общественной безопасности.

      Шикамару ни на секунду не усомнился, что получится.

      — Военно-медицинская академия, — поджала губы Сакура. — Уже отправила заявку на поступление.

      — Военно-воздушные, командно-штабной колледж, — сухо ответил Неджи.

      — Информационно-исследовательское бюро. Отдел аналитики, — когда подошла его очередь, негромко сказал Шикамару.

      — Северная база сухопутных сил, Саппоро, — Гаара безэмоционально повел плечом.

      — Если сила юности будет сопровождать меня, то я хотел бы попасть в центральную базу в Итами! — горячо кивнул Ли.

      — Снайперское подразделение сухопутных сил, — Тен-Тен мечтательно вздохнула. — Я слышала, что на Нэриме можно попасть на контракт.

      Они называли военные базы один за другим — четко, размеренно, будто отчитываясь перед Хокаге. Только Хината, запнувшись на мгновение, произнесла:

      — Я бы хотела поступить в Токийский университет, — и тут же потупилась. — Мне кажется… мне кажется, что если бы Наруто-кун был здесь, он бы хотел, чтобы мы изменили свою жизнь.

      Возможно так бы оно и было. Если бы они захотели менять свою жизнь.

      Привычка подчиняться сильному и не рассуждая выполнять приказы. Привычка носить оружие и пользоваться им. Вытравленная годами тренировок излишняя жалость. Желание защитить слабых. Уверенность в собственных силах… Заслуженная и гордая уверенность.

      Возможно, будь они тогда, в прошлой жизни, рядовыми чунинами, они с удовольствием изменили бы свою жизнь. Но они были высшим офицерским составом. Они не умели и не знали ничего, кроме войны.

      — Но Наруто здесь нет, — сказал Гаара, и Шикамару поднял голову в небо, рассматривая плывущие облака.

      Да. Наруто здесь нет.

***

      — Знаю, это немного неожиданно, — скучным тоном протянул Танака-сенсей. — Но к нам опять новенький.

      — Всем привет, даттебае! Меня зовут Узумаки Наруто, я переехал из Киото неделю назад. Люблю рамен, видеоигры и свою собаку, не люблю придурков, когда идет дождь и овощи. Будем друзьями, тебае!

      Он дерзковато и широко улыбался, тер затылок, елозил на месте и громко отнекивался на просьбы Танака-сенсея не выражаться. Смотрел на них заинтересованно. Сиял-сиял-сиял.

      И совершенно, абсолютно не узнавал. Никого.

      Ничего не помнил.

      Шикамару откинулся на стул и подавил острое желание закурить. Обвел глазами класс.

      Они смотрели на него так, как смотрят на неожиданно улыбнувшееся божество.

      А он лишь смеялся в ответ.

***

      Отгремел звонок большой перемены, Наруто, неуверенно оглядев класс и наткнувшись на двенадцать пристальных взглядов, сперва неловко улыбнулся, а потом попытался заговорить, но был мгновенно похищен Танакой-сенсеем, возжелавшим уладить формальности.

      Шикамару как никогда был благодарен за придуманную необходимость подписывать кучу бумажек.

      Они поднялись со своих мест мгновенно, перегруппировались, машинально собираясь в привычные команды, и встали кругом, наиболее приемлемым для обсуждения тактических задач.

      А задачи были те еще.

      — Он не помнит! — прошипела Ино, взволнованно косясь на дверь. — Вообще ничего! Я уверенна.

      — Это очевидно, — огрызнулась Сакура. Ино прожгла ее взглядом. — Вопрос почему!

      — Может быть Н-наруто-кун еще вспомнит? — с надеждой спросила Хината, комкая подол юбки в руках.

      — Ему восемнадцать, — тихо отрезал Гаара. Шикамару молча на него покосился. — Уже должен был. Первый сон приснился мне в пять лет.

      — Сай-кун, — вскинулся Рок Ли, — ты бы вынужден расти в отдалении от нас и яркого света нашей юности! Скажи, когда ты начал вспоминать?

      — В восемь — имя, — Сай прищурился и невыразительно улыбнулся, — в пятнадцать почти все.

      — Мы давно выяснили, что отдаленность от конкретно этого участка города не влияет на скорость развития памяти! — раздраженно протянул Шикамару.

      — Это когда это «давно»?

      — Можешь почитать мои выкладки, — он глянул на тут же гневно фыркнувшую Ино, — там все подробно. Мендоксе-е-е!..

      — Что будем делать? — пробасил Чоджи, закидывая в рот чипсину. — Скажем ему?

      — Нет! — тут же отрезал Неджи. — Мы ничего не станем ему говорить. Ничего. Пусть… живет, как жил.

      Сай прищурился, с неожиданным пониманием покосившись на Хьюгу. Шикамару выпустил в открытую форточку струю горчащего дыма и подумал, что теперь они не оберутся проблем.

      Черт. Как же это проблематично.

***

      В целом, Шикамару мог бы сказать, что неплохо разбирается в людях. Лучше него это делал только Нанадайме, читающий людей, как открытую книгу, причем, гораздо лучше всех, кого Шикамару доводилось знать.

      Седьмая Тень Огня, как оказалось, мало чем отличался от Узумаки Наруто — восемнадцатилетнего старшеклассника, любителя видеоигр, сенен-манги и быстрорастворимой лапши.

      Наруто влился в коллектив так же легко, как подходящий ключ вставляется в замочную скважину. Он вновь завоевал давным давно завоеванные сердца, улыбкой и заливистым смехом расположил к себе преподавателей и всю школу.

      Прошла всего лишь неделя, а он уже был центрообразующей единицей, синеглазым солнцем, вокруг которого вращался мир. К нему наведывались незнамо как образовавшиеся друзья из соседних параллелей. Хотя до этого классную комнату немногочисленного, но на все головы двинутого третьего А обходили по большой дуге даже отъявленные хулиганы.

      А они сплотились вокруг него, как в старые времена-воспоминания. Они привыкли подчиняться ему — подчинялись и сейчас, не ставя ни одно его решение под сомнение. И это могло бы показаться странным, ведь он был совсем не тем выкованным в боях и крови шиноби, что легким мановением руки мог отправить на смерть, — могло, да. Но не казалось никому.

      Иногда Шикамару лениво размышлял, какой комплекс диагнозов могли бы поставить им нынешние психологи. От замещения личности до шизофрении. И, возможно, кто-то сказал бы, что они цепляются за прошлое, отрицая будущее, и, возможно, этот кто-то был бы прав.

      Но это была не их жизнь. Она была там, где десятилетия безмолвного подчинения и оружие, поющее в руках, где танцы со смертью и битвы до последнего вздоха. А не здесь. Не восемь-десять детских, глупых, почти не запомнившихся лет, проведенных у гражданских родителей в сером, стальном Токио. В городе, в котором воздух не звенел от чакры и не сотрясался ревом призванных зверей.

      — Вы такие странные, даттебае! — хохотал Наруто, запрокидывая голову и обнажая голую, не прикрытую воротом форменного жилета шею. Не замечая, как впиваются в нее тяжелые, темные взгляды. — Вы очень странные!

      Шикамару курил сигарету за сигаретой, вспоминал свою хитрую, резкую, грубую, коварно-опасную стерву, которую, по совершено немыслимым соображениям, попросил стать женой, и думал, что Наруто никогда ничего не замечал.

      Не замечал направленных на него восхищенных взглядов юных девиц. Темных, мимолетных — знающих свое место дзенинов. Спокойных и открыто-завороженных — друзей. Никогда ничего не замечал, пока дело не касалось Учихи.

      Черт.

      А вот Шикамару все и всегда замечал. Работа у него была такая — хоть и напряжная, но необходимая работа штабной крысы на поводке у Хокаге. И Шикамару достаточно сильно любил Темари и был достаточно умен, чтобы сопоставить факты и никогда не стремиться к тому, что изначально было недоступно.

      Наруто многие любили. Его, по сути, можно было либо любить, либо хотеть придушить на месте. Но…

      Всегда было чертово проблематичное но.

      — Он как-то сказал мне, что человек определяет свою судьбу. Что судьбы, в конечном итоге, не существует. И я в это верю, — сказал однажды Неджи.

      Хьюга Неджи, выбравший смерть и умеревший за человека, который изменил его жизнь. Разве можно было винить его в любви?..

      Их всех: Гаару, Хинату, Сакуру, Сая — всех тех, кому Наруто подарил частичку себя. Легко и улыбаясь сделал то, что люди не решаются сделать годами. Разве можно было винить их?.. Или не понимать.

      Хината, и ее устремленный в прямую спину взгляд. Всегда издалека и никогда глаза в глаза. Хокаге трудно смотреть в глаза. Она, та, которая получила свой шанс, которая в итоге получила больше, чем кто-либо, не получила в итоге ничего. Раздающиеся крупицы любви — щедро и каждому. Далеко не только ей. И вся бездна, беспросветная бездна нежности, любви, доверия — безвозмездно отданная одному человеку.

      Гаара, и его вечная готовность поддержать. Безмолвное следование и подражание воле, которую Наруто подарил ему так же легко, как и делился всем и со всеми. Пожатая по-деловому рука, взгляд глаза в глаза — улыбающиеся и синие-синие-синие. Извечное знание, что Наруто умеет читать чувства только в одних глазах. Смирение с его выбором.

      Сай, безмолвной тенью отступивший на задний план. Ничего не чувствующий, не умеющий чувствовать. Хватающий отголоски чужой эмоциональности так жадно, как может голодающий тянуться за куском хлеба. Читающий взахлеб книжки по психологии и рисующий цветными чернилами на белых листах. Золотое-синее-синее-золотое. Только глупец бы решил, что Сай рисует небо и сияющие солнечные лучи. Только глупец, в итоге попавший в самую суть.

      И Сакура, неожиданно оказавшаяся по другую сторону баррикад. Погнавшаяся за недостижимой целью и подумавшая, что холодное совершенство и безразличие лучше открытого тепла и доверия. Обжегшаяся в итоге об обоих и оставшаяся ни с чем. Потерявшая право быть другом, равной, вечно догонять их и стоять плечом к плечу. Оставшаяся доброй подругой, но никем более.

      Сам Шикамару был слишком умен и слишком ленив для того, чтобы пытаться добиться неосуществимых вещей. А что могло быть более неосуществимо, чем Седьмой, полностью и безраздельно подаривший себя другому человеку?

      Нет, Шикамару такой ерундой не занимался. Жена, дети, непыльная работенка в штабе — вот каким был его блиц-план на жизнь. И жена и дети уложились в рамки, а уж то, что он позволил себе маленькую слабость ежедневно видеть, как сияет ярче солнца один-единственный человек, — ну так извините, просчитать график появления Учихи Саске не способен даже гениальнейший стратег в Конохе. Невозможно же было вечно ненароком оказываться рядом, чтобы видеть, как загораются счастьем голубые глаза.

      Шикамару мог их понять — тех, кто любил Наруто, безмолвно соглашаясь с его решением — даже не принятым, вытатуированным уверенностью на душе. Любить Учиху Саске было, несомненно, сложно, да и не за что было любить, но им ли давать Хокаге советы? Попробовал бы кто дать. Шикамару неплохо помнил лишь раз увиденное — холодные, беспросветно-холодные, стальные глаза со стылой взвесью ярости, вымораживающая злость в голосе. Спокойные, выверенные слова, после которых захотелось спрятаться, и больше никогда-никогда-никогда не переходить Хокаге дорогу.

       «Прошу прощения, Ибики-сан. Это не ваше дело.»

      Что ж, если Шикамару не ошибался, с тех пор Ибики не поднимал вопрос о том, что Учиха так и не принес Седьмому присягу. Да и вообще, старался о Саске не упоминать.

      И поэтому Шикамару курил сигарету за сигаретой, издалека наблюдая, как Наруто размахивает руками и пытается увести у Гаары мяч, как заливисто хохочет, боком отталкивая Неджи с пути, как мгновенно краснеет и начинает возмущенно орать на Сая, который в очередной раз отпустил пошлую шуточку. Как улюлюкают девчонки на трибунах, искренне поддерживая команды и совершенно позабыв, что они шиноби, а не игроки в баскетбол…

      Курил-курил-курил, стряхивая пепел прямо на скамью.

      Он прекрасно видел, к чему это ведет. Недаром он был лучшим стратегом почившей в веках Конохи.

***

      — Аноса-аноса, это просто потрясающе! — Наруто подпрыгнул, размахивая руками. — Даттебае, как ты это сделал?

      Даже рассматривая плывущие по небу облака Шикамару знал, что Гаара сейчас едва заметно улыбается, повторяя свой излюбленный бросок. Подумалось на мгновение, что для шиноби совсем нетрудно прыгнуть выше, чем закреплено баскетбольное кольцо. Даже для шиноби без чакры. И если бы Наруто помнил, он сам бы несомненно победил и благодушно усмехающегося Кибу, и пылающего воодушевлением Ли.

      Но Наруто не помнил. И не желал вспоминать — за почти месяц, который прошел с его перевода, он ни разу не показал, что они все знакомы ему. Не врал — умению Ино в пустой болтовне получать нужную информацию можно было от души позавидовать.

      — Шикамару, — негромко окликнул его Неджи, присаживаясь на скамью. Шикамару выдохнул дым, рассматривая краснеющее на западе небо. Он просчитал возможную вероятность этого разговора больше двух недель назад, и все ждал, кто же из них его начнет.

      — Нет.

      — Это ответ на вопрос? — спустя секундную заминку поинтересовался Хьюга. Всегда был гением.

      — М-м-м, — утвердительно промычал Шикамару и зевнул. Неджи какое-то время молчал, рассматривая носящегося по площадке Наруто, а потом уточнил:

      — Позволь поинтересоваться причиной?

      — Бесполезно.

      — И это причина?

      — Поумерь свое ехидство. Да, причина. Мне слишком лень, чтобы заниматься заранее обреченной на провал идеей.

      — С чего ты решил, что она обречена на провал? — резко спросил Хьюга. Шикамару тяжело вздохнул.

      — Потому что я знаю его лучше, чем все вы. Я с ним работал, о чем тебе, должно быть, рассказывали. И я видел, что случалось, когда он возвращался. Это бесполезно, Хьюга. Он не выберет ни меня, ни тебя, ни кого-либо еще. Стоит на горизонте объявиться Учихе, как он забудет про все и бросится к нему в объятия. Поверь мне, я не раз это видел. Так что все это слишком проблематично, и отвечая на твой вопрос: нет. Я не буду в этом участвовать. И в вашей заранее бесперспективной борьбе за его внимание — тоже.

      Неджи едва заметно прищурился.

      — Ты не прав. Он не помнит его. Не знает. И никогда не вспомнит. И Учиха, даже если он переродился в этом мире, далеко не факт, что пересечется с ним. Они могут никогда не встретиться. А даже если и встретятся, это совершенно не означает, что Наруто захочет иметь с этим ублюдком какие-либо дела!

      — Это ты не прав, — хмыкнул Шикамару, прикрывая глаза. — Ты слишком любишь его. Вы все слишком любите его. И даже близко не представляете, насколько ошибаетесь.

      По сводкам аналитиков Альянса, Шикамару Нара, за все время правления Шестого и Седьмого Хокаге, считался лучшим стратегом пяти стран. Он никогда не ошибался.

      Восемнадцатилетний пацан из Токио, может, и не был в полной мере Шикамару Нара, но ошибался он тоже крайне-крайне редко. Не ошибся и сейчас.

***

      — Вы не поверите, — таким же скучным тоном протянул Танака-сенсей, — и это еще более неожиданно, чем в прошлый раз, но к нам опять новенький. Заходи!

      Все то время, что дверь открывалась, Танака-сенсей обмахивался тетрадкой, а класс напряженно сжимал кулаки, Шикамару, откинувшись на спинку стула, расслабленно думал, что к этому все и шло.

      А когда Учиха Саске даже не посмотрев на них, остановился рядом с доской и скучающе-презрительно уставился поверх голов — так, будто плевать хотел на всех, Шикамару подумал, что знает, чем все это кончится.

      Сидящий за спиной Наруто шмыгнул носом, а потом злобно засопел.

      — Что за ублюдок, даттебае, — пробурчал он, почти не понижая голоса. И Саске мгновенно перевел на него ледяной взбешенный взгляд. Наруто непреклонно скрестил на груди руки, выпятил вперед нижнюю челюсть и вызывающе уставился на Учиху в ответ.

      Вдыхая мгновенно потяжелевший от сгустившегося напряжения воздух, Шикамару отчаянно стиснул зубы. Как же это было проблематично!

***

      Дальнейшее было предсказуемо до каждого жеста. Еще в первую ночь Шикамару просчитал дальнейшие события с точностью до мелочей и упивался этим знанием до самого утра и светлеющего неба на фоне многоэтажек.

      Ненависть между ними вспыхнула стремительно и как будто бы ни с чего. Они цеплялись друг к другу — к каждому слову, каждому жесту, каждому движению, — и не замечали ничего вокруг себя. Шикамару смотрел и узнавал: ярость в синих глазах, живая, неприкрытая злость, причастность.

      От сигарет горчило во рту.

      Уже через неделю вся школа знала о том, что Узумаки Наруто и новенький ненавидят друг друга. Еще через неделю на их счету был разломанный стол в столовой, расколотая доска, два выбитых окна, напуганная Амэ-сенсей и бесчисленные синяки, ссадины, кровоподтеки. Если они оставались без присмотра учителей в пустом классе или в коридорах на перемене, то драка вспыхивала, как по волшебству, за считанные секунды.

      Их пытались разнимать: Гаара, Рок Ли, Неджи — все вместе и по очереди. Дзенины S-класса, пусть и бывшие, и даже Каге Песка… У них не было и шанса. В этот сплетающийся комок ярости нельзя было вмешиваться. Они били друг друга, и били всерьез, с оттяжкой и до сломанных ребер, отхаркивая наполняющую горло кровь. Ногой — под дых, кулаком — в глотку, столько было в этом бешеной ярости, что даже Сакура вздрагивала, когда их взгляды пересекались.

      — Не понимаю, — говорила Ино после очередного умасливания директора, — я не понимаю. Даже тогда… совсем тогда… они никогда не дрались так. Они же убивают друг друга!

      Сакура пыталась скрыть улыбку. Глупая, она считала, что их нынешняя ярость что-то изменит в будущем. Что-то такое, из-за чего Наруто сможет шагнуть в сторону от Учихи и распахнуть свои объятия кому-то еще. Сделать кого-то другого центром своей вселенной.

      Неджи хмурился до глубокой складки между бровями. Неджи никогда не был глупцом.

      Они всегда — всегда, без исключения, — дрались именно так.

      Шикамару курил сигарету за сигаретой, и думал, что все они, окружившие Наруто живой стеной признания и улыбок, растаяли, как дым, стоило Учихе возникнуть на горизонте. Это не было неожиданно, но было странно.

      Наруто не помнил и никогда не вспоминал. Его — нынешнего его — ничего не связывало с надменным подростком в твидовом пальто и с тяжелым взглядом. Им не с чего было ненавидеть друг друга, они должны были испытать взаимную неприязнь из-за несхожести характеров и пройти мимо. Они должны были вспомнить друг о друге единожды, на встрече выпускников через десять лет, удивиться и пожать друг другу руки, как и делают взрослые люди, встречая школьного недруга и сдержанно изумляясь подростковой глупости. Может, они бы выпили пару пива и вспомнили несколько веселых деньков. Они должны были разойтись и никогда больше друг друга не вспоминать. Их не связывало общее детство, общее горе, общая Деревня, даже общая цель.

      Наруто мечтал стать психологом и слушал рок в гремящих наушниках, а Саске, здешнего имени которого Шикамару все никак не мог запомнить, после школы уезжал в Гарвард или в Йель, или во что-то такое же из Лиги Плюща, и его светлое будущее было напечатано крупными иероглифами на личном деле, похищенном Ино в первый же день.

      Они были никем друг другу.

      И все же. Все же.