Раньше девушки всегда весело болтали о чём-то, пили чай и дрались подушками, устраивали пижамные вечеринки и обсуждали все те вещи, которые и должны обсуждать семнадцатилетние подростки. Они познакомились ещё первоклашками и с тех пор на зависть всем врагам никогда не ссорились и не делили парней, словно всем своим видом опровергая теорию, что женской дружбы не существует. Между ними явно существовала прочная духовная связь, как у кровных родственников, и если девушки знакомились с новыми людьми, то всегда говорили, что они сёстры. Им было весело вместе, обе уже знали, кто будет крестить их детей, и абсолютно чётко видели себя в почтенном возрасте двумя улыбчивыми бабульками, сидящими рядышком на старых качелях и обсуждающими своих внуков.

И кому, как не Дашке, знать, как плохо сейчас было Соне.

На лице подруги застыла маска неизлечимой скорби, глаза были пусты и безжизненны, словно совершенно потеряли интерес к способности созерцать. Кожа её была… нет не бледной… такого мраморно-серого оттенка, будто бы её сначала вываляли в пудре, а потом присыпали пеплом. Вьющиеся от природы, белокурые, и всегда такие тщательно ухоженные и пышные волосы сейчас свисали тусклыми слипшимися полосками с её головы. Она похудела, осунулась.  Жалко было смотреть не эти костлявые руки, обнимающие не менее худенькие коленки, грозящие вот-вот переломаться от любого неосторожного движения. Поистине ужасающее зрелище. Поистине большое горе.

- Как же он не любил летнюю духоту, - хриплый голосок, казалось бы, изменившийся за это время до неузнаваемости, звучал словно откуда-то издалека.

- Милая моя, - Дашка не знала как и начать, чтобы не сказать чего-то лишнего. Она сидела так уже полчаса, боясь произнести даже слово. - Мы с мамой волнуемся за тебя…

Голова Сони слегка приподнялась, так, что подруга ещё яснее разглядела желто-фиолетовые круги под её некогда красивыми голубыми глазами. Сейчас её взгляд был уставшим, изнеможенным, совершенно отсутствующим.

- Сонька… Солнышко…

- Не надо, - ещё тише прохрипела девушка. - Не надо меня жалеть.

Казалось, каждое слово даётся ей с большим трудом. Сложно было сказать, остались ли ещё хоть какие-то силы в этом истерзанном горем тельце, в этой полу-Соне, в этом… подобии человека.

А Дашке было больно и страшно. Возможно, она не знала ещё в силу своего возраста как реагировать на поведение подруги и что именно она бы сейчас хотела услышать. А на её месте… Нет. Лучше уж никогда не быть на её месте. И поэтому она молчала, подыскивая и не находя нужные слова. Время от времени девушка сама обращалась к ней, не переставая слегка покачиваться на мягком кресле и смотреть в упор перед собой на кучу книг, разбросанных на письменном столе.

- Даш, а ты веришь в загробную жизнь?

- Что, прости?

- В жизнь после сметри… веришь?

Опять подруга не знала как ответить, страдая и ненавидя себя за собственную бесполезность. Ей очень хотелось помочь, как того и просила Сонькина мама, однако она полностью осознавала, что любое неверно сказанное слово потащит за собой цепную реакцию.

- Не веришь. Я так и знала.

- Нет, солнышко, что ты! Конечно же верю! – сказала и испугалась. А что, если подруга заставит её участвовать вместе с ней в каком-нибудь сомнительном ритуале? Вон у неё сколько книг по эзотерике на столе разбросано…

- Я надеюсь, что ты мне не врёшь.

Рушить хрупкий мостик доверия, который ей с таким трудом удалось воздвигнуть между собой и подругой, которая вот уже много дней никого к себе не подпускала, Дашка никак не хотела. Отступать было некуда.

- Я никогда не врала тебе, солнышко.

- Тогда я расскажу тебе об одном обещании, которое он мне дал, - и отсутствующий взгляд словно немного ожил. Там, внутри этой высохшей куклы, будто бы снова появилась добрая, улыбчивая Сонька.

- Я слушаю тебя… - глаза девушки были широко распахнуты, руки дрожали от волнения и страха. Соня всё ещё не могла сфокусировать свой взгляд на собеседнице и слегка заметно покачивалась, двигая то всем телом, то одной только головой, как неваляшка. 

«Господи, за что ты её так наказываешь?»

- Тогда слушай…

Flashback

 Всепоглощающая темнота, разбиваемая на две плоскости крохотным пламенем свечи. Холодная, мрачная, безжизненная комната. Широкая кровать и маленькое креслице рядом с ней. На кровати лежит человек, громко кашляя и издавая нечеловеческие гортанные хрипы, дыша неровно, надрывисто, словно захлёбываясь воздухом. Этому человеку не дашь его сорок три года, скорее, он похож на дряхлого семидесятилетнего старика. За руку его держит совсем юная девушка, гладя шершавые пальцы и смотря на них преисполненными болью глазами.

- Ты ведь не бросишь меня? – робко спрашивает она о том, что волновало и пугало её больше всего на свете вот уже три месяца.

В ответ она слышит неуклюжую попытку выдавить из себя поток воздуха, однако голос мужчины просто неузнаваем, а речь сбивчива и неясна. Вместо ответа она получает ещё одну порцию громкого, надрывистого кашля.

- Прости… - еле слышно вырисовалось из всех его попыток одно-единственное слово.

Глаза девушки расширились.

- Что значит «прости»? Ты ведь говорил мне, что…

И снова нечеловеческие хрипы заглушили юный голос, обрывая его на полуслове. И после их временного прекращения снова наступила мучительная тишина. Он первым решился её нарушить.

- Прости, медвежёнок, что не могу… выполнить обещание…

- Не прощу! – ей очень хотелось плакать, ну нужно было держать себя в руках. Ему тоже должно было быть очень страшно. - Ты ведь всегда был человеком слова. Ты сказал, что никогда не оставишь меня одну.

- А я никогда и не оставлю…

- Не говори так! – девушка спрятала лицо в ладонях, пытаясь не показать собеседнику полные слёз глаза.

- Не плачь… милая… ты делаешь мне… больно…

Ну что можно было ответить на такое? Она ненадолго умолкла, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

- Давай заключим с тобой сделку…

- Ч-что? – девушка подумала, что ей послышалось.

- Давай так. Ты не будешь плакать, когда это случится. Иначе мне будет холодно и мокро. Ты ведь знаешь, как это неприятно спать в мокрой постели? - новый приступ кашля разорвал тишину комнаты. - Ты не будешь плакать, а я обязательно приду к тебе… и расскажу каково мне… там…

Девушка растерялась. Неужели он это серьёзно?

- Ты согласна? – глаза больного блестели надеждой и… жизнью. Это случалось так редко, что его собеседница невнятно пролепетала «Да», не соображая до конца что он имеет в виду.

- Ну вот и славно, - резкие хриплые звуки, доносящиеся из его горла, стали не такими громкими и пугающими. – Я люблю тебя, медвежёнок…

Он улыбался. Он был спокоен.

- Ты устал, наверное? Давай я укрою тебя и ты немного отдохнешь, - девушка привстала и приблизилась к лежащему на кровати человеку вплотную и, собираясь уже потушить свечу, уставилась на его лицо.

Секунда, вторая, третья…

- ПАПА!!!!! 

End of Flashback

 - И я не плакала, - подытожила свой рассказ Соня.

И вправду, Дашка ни разу не видела, чтобы подруга проронила хоть слезинку. Вот уже сорок дней она молча глядела по сторонам, зверски страдала, но не плакала.

Проводить Сонькиного отца в сороковой день пришли многие: от коллег до знакомых. Он был добрым, светлым человеком, в жизни не причинившим никому вреда. Казалось бы, именно таким людям должно быть суждено жить долго и счастливо, но есть врач и есть диагноз – рак лёгких. Как, ну скажите, как некурящий, непьющий, ведущий здоровый образ жизни человек мог заболеть этой болезнью? Пути Господни воистину неисповедимы. И хотя доктора пророчили ему ещё шесть месяцев жизни, он сгас уже через три. А Соня… она действительно не плакала и не давала другим излить горе слезами. 

- Ему там сыро, неужели вы не понимаете? – вскрикнула она сегодня, глядя на толпу скорбящих людей. – Разве не знаете, как неприятно спать в мокрой постели?! - и пулей улетела к себе в комнату. Никого не впускала, кроме Дашки.

- Знаешь, мне кажется, что он придёт именно этой ночью. Я так чувствую, - девушка немного оживилась и заёрзала на кресле. Наконец-то она взглянула подруге в глаза. А та в свою очередь… Лучше бы она этого не видела. Сонькино лицо было сродни лицу безумца: щёки пылали нездоровым румянцем, улыбка была какой-то неестественной, вялой, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

«Что же с ней, в конце концов? Господи, ну почему именно она?»

- Я знаю, - не унималась Соня. - Я читала в книжках, что душа человека остаётся с родными сорок дней после смерти. Да-да, именно сегодня…

- Мне жаль говорить тебе, но уже без четверти полночь. Может, тебе лучше поспать немного?

- А знаешь, за чем я скучаю больше всего? – девушка словно не слыша слов своей подруги, - За его руками. У него были очень тёплые и мягкие руки. Он всегда мои слёзы вытирал правой ладонью. Они пахли вересковым мылом и машинным маслом. Самый лучший запах в мире. И ещё… он мне цветы любил дарить. Те, голубенькие, помнишь?

- Колокольчики?

- Да. Именно колокольчики. В его руках они даже звенели.

Некоторое время девушки сидели молча. Дашкины боль и переживание постепенно перерастали в обиду и злость.

«Ты задумала меня бросить одну? Да как ты смеешь? Я не позволю, слышишь?!» - чуть было не вскрикнула она.

Вдруг часы на стене отбили полночь, и через открытое окошко в комнату ворвался резвый прохладный ветерок. Книжки на столе зашелестели страницами.

- Он ушёл… - на глазах девушки проступили предательские слёзы, - и не выполнил обещания.

Затем она практически одними губами прошептала: «Обманщик…».

- Даш! - с первого этажа послышался голос Сониной мамы. - Твоя бабушка звонит! Ты у нас переночуешь или как?!

- Нет, тёть Ир, скажите ей, что я через двадцать минут буду! – выкрикнула она в ответ, а потом повернулась к подруге и добавила, - Я сейчас уйду, но завтра утром приду снова проверить как ты, солнышко. Эй, я улыбаюсь тебе. Не хочешь сделать то же самое в ответ?

- Обманщик…

Дашка резко повернулась, чтобы собеседница не увидела, как исказилось её лицо. Она выбежала из комнаты, задыхаясь от увиденного и услышанного.  И хотя девушка поначалу отрицала это, но мать Соньки была права. Сегодня нужно будет поговорить с родителями, чтобы они нашли лучшую клинику в городе. Она не бросит подругу. Никогда. 

Когда комната опустела, Соня медленно встала с кресла. Её взгляд бездумно блуждал из угла в угол несколько минут, и вдруг резко остановился на аккуратно заправленной постели. Глаза девушки в ужасе раскрылись.

- Даш, это не ты оставила тут букетик… колокольчиков?

Ответом была тишина. Тишина, и до боли знакомы запах верескового мыла и машинного масла.