Все начинается как обычно – с грязных волос и запаха пота. Абрикосы ссыхаются в курагу, и это неудивительно, ведь на улице плюс тридцать шесть по Цельсию в тени. Кухонная тряпка высыхает тоже и только что не трескается, а в голове тяжело и душно, как в воздухе.
Хината сидит на разобранной кровати, подобрав под себя ноги, и плачет. Простыня давно сбилась, матрас съехал, волосы неаккуратно разбросаны по плечам, но ей все равно. В разрезе длинной, безнадежно большой на Хинату футболки виднеется сероватый лифчик, глаза покраснели, лицо опухло, а в комнате не продохнуть – из-за разбросанного повсюду хлама, из-за наглухо закрытых окон.
Сакура деловито оглядывается по сторонам. Чуть морщится, заметив букет несвежих цветов в вазе и занавешенное зеркало.
- У тебя никто не умер, - говорит Хинате. – Вставай.
Хината ладонью вытирает покрасневший, раздувшийся нос:
- Умер. Я.
Сакура прикусывает губу. Ей хочется кричать, говорить всякие глупости вроде: «Он тебя не стоит», хочется повалить Хинату на спину и взять ее – здесь, сейчас, расширенными ноздрями жадно вдыхая кисловато-луковый запах девичьего пота и старой кожи.
Вместо этого она протягивает руку:
- Идем.
- К-куда? – Хината смотрит с оттенком безнадежности – глупая, глупая.
- В душ, - устало говорит Сакура. Она знает – ей не должно быть дела до Хинаты. Дружеский визит к однокурснице, которую бросил парень, не более того.
Хината, похоже, не понимает. На ее смятой оранжевой футболке – красный знак спирали, и Сакура с замешательством понимает, что это мужская одежда.
«А ты уже не так невинна, да, Хината?»
Взять ее на руки не получится при всем желании – несмотря на то, что Сакура активно занимается спортом. Хината ниже ростом, но тяжелее, уже в талии, но шире в груди и бедрах.
Поэтому Сакура берет ее за руки и говорит:
- Тебе нужно помыться.
- Да... Я грязная, - неуверенно соглашается Хината. Поднимается с постели, следует за Сакурой в ванную, где за плотно закрытой дверью поселился запах затхлости, как от мокрого зонтика, вовремя не вытащенного из пакета.
Хината с трудом удерживается на ногах, и Сакура догадывается, что она уже несколько дней ничего не ела. Может, делала себе чай и забывала про него, попусту пачкая чашки темной заваркой.
- Подними руки, - советует Сакура, прижимая Хинату спиной к стене, не позволяя упасть. Та подчиняется. На ладонях Хинаты – темно-красные полукружия ранок и запекшаяся кровь. Продезинфицировать бы, недовольно думает Сакура. Берется за подол чужой футболки, стягивает ее через голову, брезгливо роняет на влажный пол.
Хината остается в несвежем белье – сетчатый лифчик, трусики-стринги, выпирающие ребра и бедренные кости. Экстремальный способ худеть, что ни говори.
Плечи Хинаты сгорблены, под грудью – покраснение. Сакуре хочется ударить ее за такое пренебрежение к себе... или провести языком по солоноватой воспаленной коже, унимая боль.
Смывая.
Вода из крана – ржавая, будто с кровью. Сакура хмурится, ждет, пока она станет чище, а потом включает душ.
Отрегулировав температуру воды при помощи отставленного локтя, Сакура обнимает Хинату, задерживается руками на ее плечах чуть дольше, чем нужно. Хината смотрит измученным непонимающим взглядом, у нее синяки под глазами.
Сакура легко расстегивает лифчик с большими чашечками, проводит ладонями по предплечьям Хинаты, побуждая ее опустить руки. Лямочки падают одна за другой, Хината переступает с ноги на ногу. Она больше не плачет, а по нежным щекам с явственными отпечатками отросших ногтей растекается запоздалый румянец.
Раньше Хината стеснялась даже переодеваться при Сакуре – всегда отворачивалась, краснея как мак, – но сейчас все не на своих местах.
Сакура прокладывает путь от плеч Хинаты к ее бедрам, задержав дыхание, избегая смотреть на большую грудь с удивительно аккуратными расслабленными сосками и воспаление под ней. На руках Сакуры остается скатанная старая кожа. Съесть бы, в какой-то прострации думает Сакура. Сделать частью себя... как и саму Хинату.
«Она не должна понять».
Сколько мы уже знакомы, думает Сакура. Два года? Может, чуть больше?
Нагнувшись и походя скользнув взглядом по красноте, расплывающейся на внутренней стороне бедер Хинаты, Сакура продолжает раздевать однокурсницу – совсем не так, как хотела бы.
- Сакура, - говорит Хината неверным, мокрым голосом. Ее грудь пахнет молоком, а бедра у нее, ближе к сокровенному, затоплены красным, вспухшим; клубничный джем на твердом белом шарике холодного мороженого...
- Все... все будет хорошо, - обещает Сакура.
- Правда? – трусики остаются на полу. Хината смотрит на Сакуру – доверчиво и прямо. На ее щеках проступил знакомый румянец, и это слишком.
Слишком.
«Она не должна понять».
- Ну вот, развела тут мокроту, - Сакура обнимает Хинату за плечи; Сакура улыбается странной, неуловимой улыбкой. – Это жизнь, а не рай. Ты не обязана быть идеальной.
- Иде… – влажные распухшие губы Хинаты медленно распахиваются, готовясь выговорить ненавистное Сакуре слово, и самоконтроль дает первую трещину.
У Хинаты вкус персиков.
И кожа ее напоминает кожуру персика – такая же нежная, кое-где с трогательным бесцветным пушком.
- Сакура?.. – сначала Хината послушно открывает рот, позволяя целовать себя, и ко вкусу персиков примешивается терпкий привкус крови. Изодранное небо, кровоточащие десны – что ты с собой делаешь, дурочка? Моя желанная дурочка, моя…
Целовать щеки Хинаты, слизывая с них пот и слезы, ничуть не менее приятно, чем целовать ее в губы. Сакура закрывает глаза, скользя языком по шее Хинаты. Не оставлять засосов, ни в коем случае не оставлять, от боли ищут еще большей боли, но я не хочу причинять ей боль.
«Поэтому она не должна понять».
- Идем, - взяв Хинату за руки, Сакура тянет ее за собой. Босыми ногами она уже стоит в ванной; струи воды бьют по коротким жестким волосам, смягчая их, и тоненькая летняя майка прилипает к спине – Сакура не собирается раздеваться. Сакура смеется: – Ну же!
- Я… мне… – Хината не понимает, что происходит. В ее голосе уже не слышно слез, но она слишком измучена, чтобы думать.
Она может только довериться. Слепо отдаться воле другого человека.
«А ведь мы знакомы только два года, - думает Сакура, когда Хината неуверенно пытается улыбнуться. Это не настоящая улыбка, но уже лучше, чем ничего; губы, которые Сакура только что целовала, кривятся так, будто Хината вот-вот заплачет. Нельзя этого допустить. – Будь на моем месте кто-то другой…»
- Мне… стыдно…
- Мы обе девушки, - напоминает Сакура. – Смелее!
Хината зажмуривается и, подняв ногу, переступает через край ванной; Сакура тут же обнимает ее, затаскивает под душ – теплые струи. Она уже мокрая – вся, насквозь, и это хорошо. Правильно.
- Садись, - предлагает Сакура, - я помогу тебе.
- Но… – Хината пытается несмело возразить, и тогда Сакура целует ее снова. Этот поцелуй другой – крепкий и мимолетный. Сакура толкает Хинату к ближайшей стене так, что та едва ли не падает:
- Садись. Ты сейчас не сможешь сама о себе позаботиться.
Это правда, и Хината усаживается в ванную, запоздало смутившись, притянув колени к груди. Странное поведение Сакуры не кажется ей неуместным. Может, если бы это была не Сакура… Если…
- Тебе правда нравится этот гель для душа? – Сакура морщится, глядя на прозрачную пластиковую бутылку. – «Цветущий апельсин»… К черту!
В ее последней фразе слышится неуместное ожесточение. Хината вскидывает голову – только для того, чтобы увидеть, как Сакура сметает все гели и шампуни с края ванной. «Цветущий апельсин» падает последним; из открывшейся от удара о кафель бутылки медленно вытекает оранжевая субстанция. Совсем рядом лежит футболка, которую Сакура первым делом стащила с Хинаты.
- Лучше этот, - щелкает крышка нового геля, который Сакура взяла с полки над умывальником, - «китайская вишня». Не сутулься! – добавляет она секундой позже, выдавливая гель себе на ладонь. Хината испуганно подхватывается – она и впрямь сгорбилась. Так было удобнее сидеть. Выпрямившись, она чувствует себя еще более неуверенно… если такое вообще возможно.
Сакура едва удерживается, чтобы не прикусить губу, когда видит лицо Хинаты, вскинувшей на нее взгляд. Этот румянец, почти лихорадочный, этот влажный блеск из-под бархатистых ресниц…
«Забудь об этом. Она не должна понять».
- Вот так, - Сакура легко опускается на колени – ванна кажется очень твердой, и так неудобно, но сейчас даже это доставляет удовольствие. Она рядом с Хинатой. Она… – Облокотись на край ванной, - советует Сакура. Перегнувшись через сжавшуюся в комок и еще пуще покрасневшую Хинату, она тянется за мочалкой. – Нужно все это смыть. Ну же! – она шлепает Хинату по бедру, вынуждая развести колени. – И ноги опусти. Не нужно подтягивать их к животу, я тебя не обижу. Расслабься.
Зажмурившись, Хината заставляет себя подчиниться – и чувствует легчайшие, нежнейшие прикосновения к груди. Сакура осторожна так, как нельзя было ожидать. То, что она делает, приятно, и Хината действительно расслабляется. Сознание медленно пустеет, тело само подается навстречу осторожным прикосновениям; Хината упускает момент, когда мочалка в руках затаившей дыхание Сакуры сменяется губами и языком.
Это горячо. Сакура сама очень горячая; она старается не прикасаться к Хинате больше, чем нужно. Упершись руками в края ванной, она целует-вылизывает-нежит. Открыв глаза, Хината видит, как вздрагивают острые лопатки на худой спине, едва прикрытой намокшей майкой, как торчат непослушные намокшие волосы. Зарыться бы в них пальцами…
Но нет, на это нет сил. Сил нет ни на что. Все происходит слишком быстро, но сейчас Хината не хочет ни о чем думать. С Сакурой легко и естественно; она не отталкивает, не собирается «углублять» отношения. Хината точно знает, что потом сможет здороваться с ней как ни в чем не бывало. В конце концов, они и до сегодняшнего дня виделись редко. Случайное знакомство, случайный звонок… Все случайно.
«Она не должна понять», - думает Сакура, осторожно оттягивая зубами затвердевший сосок Хинаты и тут же его отпуская, вслушиваясь в невольный стон. Хината тут же пытается прикрыть рот ладонью, но Сакура мягко отводит ее руку – ни к чему. Сдерживаться тебе сегодня ни к чему. Доверься мне… Ты не обязана быть идеальной.
Разметавшиеся темные волосы Хинаты, гораздо длиннее, чем ее собственные, прикрывают грудь с напряженными сосками, и тогда Сакура спускается ниже, вбирая губами кожу на впалом животе Хинаты, прикусывая, втягивая в рот, будто пытаясь лишить всей соли накопившегося пота. Руки Сакуры теперь уже откровенно ласкают тело Хинаты; в ее пальцах до сих пор зажата мочалка.
- Сакура!.. – в голосе Хинаты слышится откровенная паника. – Не там, пожалуйста! Только не там!..
Ее слова прерывает очередной непроизвольно вырвавшийся стон; она помнит, как меня зовут, думает Сакура. Это глупая мысль, и Сакура отказывается от нее, перемещая руки на бедра Хинаты и уронив зеленый цветок мочалки ей на живот.
- Нет!.. – Хината пытается свести колени, но все бесполезно – не в этой позе. А Сакура не спешит. Она начинает с медленных круговых ласкающих движений – не хочет пугать Хинату. Не хочет, чтобы та вздрагивала и зажималась – слишком уж нежное это место, и девушка должна не замыкаться в себе, прячась, а открываться навстречу, как отворившаяся чашечка цветка…
Каждое прикосновение Сакуры будто убеждает Хинату: тише. Все хорошо, все в порядке, все как всегда, просто тебе это нужно сейчас. Доверься мне, по-настоящему доверься. Я помогу тебе, я знаю, что делать.
Постепенно Хината расслабляется снова, и тогда Сакура становится смелее с ней.
Сакура пачкает ее нежные бедра вязкой слюной. Слюны много, слишком много, Сакура не успевает сглатывать все. Круги, которые описывает ее язык, все сужаются и сужаются; руками Сакура придерживает Хинату за бедра – не дергайся. Не де…
И все-таки Хината дергается, вскрикивая, и сразу же обмякает.
У нее вкус персиков.
Через час Хината сидела на кухне, одетая в чистый домашний халат и для верности закутанная в плед. Летняя погода, непредсказуемая и непредвиденная, подбросила очередной сюрприз – ливень, да такой, что ничего на расстоянии нескольких метров не видно. Вместе с ливнем, само собой, произошел резкий спад температуры. А еще отключили электричество – видимо, из-за грозы.
Сидевшую у открытого окна Хинату клонило в сон. Глаза слипались, а Сакура, чью одежду составляли только фартук Хинаты и подсыхающие семейники – другого белья она принципиально не носила, – возилась у газовой плиты.
- Вот, - объявила она наконец, ставя на стол тарелку со свежими котлетами и зеленью. – Попробуй.
Хината бессознательно улыбнулась. Взяла вилку…
Огурцы казались сладкими.
- Очень вкусно. Спасибо тебе… за все.
Сакура кивнула:
- Не за что. Пойду на балкон, посмотрю, как там моя одежда. Может, уже подсохла… Подождешь меня?
- Конечно, - пообещала Хината. Сакура подошла к ней, сняла влажное полотенце с темных волос:
- Так лучше. Что?.. – перевела взгляд на Хинату, неожиданно сжавшую ее запястье.
- Ты... чистая, - сказала Хината.
Сакура не нашлась, что ответить.
«Она не должна понять».
Из кухни Сакура позорно сбежала. Балкон, а здесь – закрыть двери, прижаться к стене, как сама недавно прижимала Хинату, и вспомнить: тяжелые груди, вкус персиков, разметавшиеся волосы.
Почти искрит.
Вдохнуть знакомый запах, исходящий от фартука Хинаты, пробраться под этот фартук ловкими пальцами настоящей спортсменки, сжать собственную грудь, совсем не такую объемную, как…
Сжать – до боли. Грубее. Жестче. Незачем церемониться с собой; Хината не поняла, Хината сказала – чистая. Чистая.
Полуспущенные семейники, стена холодит обнаженные ягодицы, а одна рука уже между худых бедер с выпирающими костями; глубже. Быстрее.
Это – лучшее средство от безответной любви.
«В этом мире ты можешь легко найти секс – он повсюду.
Но любовь – любовь ты встретишь редко, и не всегда поймешь, что это она. Любовь не представится тебе, протянув в приветствии теплую шершавую ладонь; ты можешь не отличить ее от секса».
За окном вспыхнула яркая молния – и сразу же погасла. Прогремел запоздалый гром.
В изнеможении привалившись к стене, Сакура тяжело дышала.
Когда она вернулась на кухню, Хината уже спала, уронив голову на стол. Сакура разбудила ее только затем, чтобы довести до перестеленной кровати и уложить на хрустящие простыни, вслед за этим укрыв теплым одеялом.
Вещи Сакуры не высохли, но это не имело значения – при таком-то дожде. Хината, правда, не хотела ее отпускать, в полусне сжимала ее руки и больше не краснела…
Но Сакура знала – ей пора. Она сделала все, что могла. Слишком много – хуже, чем слишком мало. Она не хотела, чтобы Хината зависела от нее.
Пусть сначала решит, что это для нее – секс или любовь.
Сама Сакура решила давно. Два года назад.
|