— Рыбу с овощами, Аяме, поторопись! — крикнул старик дочери, на миг просунув голову в открытые сёдзи кухни «Ичираку» и выразительно подмигнув статной красавице с мгновенно разрумянившимися щёчками.

Но девушке и не надо было отцовского намёка, чтоб понять, кто завернул на огонёк. У неё всегда начинали пылать щёки и блестеть глаза, когда подходило время ближе к девяти вечера, ведь именно в это время один джонин повадился ходить в раменную её отца, как на работу.

Да ещё какой джонин-то! Аяме хорошо помнила тот день, когда знаменитый Копирующий, не осмотревшись хорошенько, маску свою снял и задумался над тарелкой, вертя палочки в руках, и она во всех подробностях сумела рассмотреть его лицо. Аяме даже не помнила, как в ту ночь засыпала, и спала ли она вообще… Ками-сама, какой он был удивительный! Какой красивый! И кто бы мог подумать, что под глухой чёрной маской было такое мужественное и в то же время нежное лицо с тонким изящным носом, красиво обрисованными губами да ещё вдобавок — с кокетливой тёмной родинкой в уголке рта!

Аяме перестала есть и дышала теперь и то через раз. А джонин продолжал приходить. И окидывать красавицу-официантку нечитаемым взором тёмного глаза так, что у бедняжки руки тряслись и колени подгибались, что, конечно же, от гения Конохи укрыться не могло.

И что добило Аяме окончательно — Какаши Хатаке ещё и улыбаться ей начал, хоть маски он больше при ней не снимал, но всё равно же было видно.

Ох, и каким же изысканным блюдом с этих пор стала в заведении «Ичераку» рыба с овощами на пару! Казалось бы, ничего тут нового и придумать нельзя было, но для Какаши Хатаке Аямэ сделала невозможное — простецкое дежурное блюдо вдруг превратилось в изысканный деликатес.

Правда, джонин ничем не показывал своего отношения к постоянно заказываемому блюду. Но он и вообще был очень безэмоциональный. Что не мешало Аяме влюбляться в него с каждым днём всё сильней и робко мечтать о дальнейшем совместном будущем. Не пугало девушку даже прошлое Хатаке, о котором все в деревне старались помалкивать, а ведь одним из прозвищ Какаши было «Убийца друзей Какаши».

Нет, не мог этот красавец быть убийцей своих друзей. Аяме всем сердцем верила, что это неправда. И ждала условленного негласно часа, когда в двери снова войдёт Какаши Хатаке и закажет рыбу с овощами.
— Джонин-сан… — Аяме подавала Какаши заказ всегда самолично и старик ей в этом не препятствовал, знал хитрый лис, что Аяме спит и видит джонина своим женихом. А жених он был завидный, но шиноби так редко женились…
— Благодарю вас, Аяме-сан, — голос у Какаши был глуховатым, ровным, эмоций и чувств не выдавал.

И это всё? Больше он ничего не промолвит? Аяме потеребила салфетку и решилась:
— Джонин-сан, вы всегда заказываете у нас только рыбу с овощами. Вам что, не нравятся другие наши блюда?

Какаши внимательно на неё посмотрел. Признаться честно, он бы никогда по собственной инициативе не обратил внимания на эту девушку. И не потому что она была дочерью владельца закусочной и явно была по строгому счёту не пара последнему из Ичизоку Хатаке. На родовитость Какаши было плевать. Просто Аяме ничем не напоминала Какаши героинь любимых книг Джирайи, что опасно балансировали на грани между приключенческим романом и самым что ни на есть откровенным порно.

Там и девушки описывались соответствующие. Раскованные, смелые, на язык и на руку лёгкие и обязательно грудастые, что твоя Цунадэ-сама. У Джирайи все героини были с неё списаны. Но Цунадэ-сама была в стране Огня одна, больше таких девушек тут не наблюдалось.

А джонину было тридцать два и сколько ж можно было ждать такую вот Митати или Рокуро. Они все жили где-то там, в чарующем мире свободной любви «Ича-Ича», а клан надо было возрождать здесь, в Конохе, и к выбору невесты следовало подойти с трезвым расчётом, а не с книжкой «Ичи» в руках.

К девушке, что займёт место хозяйки в доме клана Хатаке и станет матерью пяти-шести сыновей Какаши, у джонина сформировалось всего-навсего три требования: быть здоровой, происходить из семьи небогатой, но честной и обладать скромным нравом. К внешности Какаши никаких требований не выдвигал: сисек, как у Цунадэ-сама, всё равно найти нигде было больше нельзя, а лица девушек ему все казались одинаково и неразличимо милыми.

Знающий о затруднениях джонина Хокагэ ему и подкинул идейку присмотреться к Аяме, дочке старика — владельца раменной. Какаши сходил. Присмотрелся. И поставил себе в голове уверенную галочку напротив имени Аяме, решив дальше вариантов не искать. А что, не всё ли равно? Да и Аяме он понравился, а то, что она умеет готовить, так и вообще было замечательно.

Словом, Аяме недаром учуяла — сегодня джонина можно и нужно было потеребить и поторопить. Какаши наметил себе сегодня с девушкой объясниться. Другое дело было в том, что он и близко себе не представлял, как это делается с гражданскими барышнями. Куноичи долгих разговоров не любили, им можно было просто парой слов наметить программу мероприятий на ночь, они либо говорили «да», либо посылали нахер. Без обид и долгих рассусоливаний. Иногда девушки и сами подваливали и их предложения были столь же кратки, сколь и конкретны.

Как твёрдо усвоил из любимых книг Какаши, с барышнями на гражданке следовало обращаться более культурно, за ними надо было ухаживать и говорить им приятные вещи, но как он смутно догадывался, то, о чём говорили между собой влюблённые в «Ича-Ича», никоим образом не годилось для первого разговора с девицей, которой собираешься сделать предложение руки. Сердца своего Какаши предлагать не собирался по причине неуверенности джонина в его наличии у себя.

Он долго думал над этим вопросом, заготовил даже небольшое вступление («Аяме-сан, э-э-э…»), но всё равно полной уверенности в том, что он сможет донести до девушки свою мысль понятным образом, у него не было.

Аяме стояла рядом с мнущимся от нерешительности кавалером, Какаши, чувствуя в голове проносящийся ветер, и смутно осознавая, что для начала надо было бы встать, уже было в этих видах начал подниматься с лавки и совсем было открыл уже рот, чтоб сказать Аяме, как хороша её рыба с овощами, и не хочет ли она по такому случаю за Какаши замуж, как…
— Спасите!!!

Вжух!!! В раменной моментом поднялся локальный ураган, мелкий желтоволосый паршивец, ворвавшийся в заведение, явно от кого-то убегал. Реакция Какаши, Копирующего ниндзя Конохи, была разумеется, несопоставима с прытью подростка, пусть даже сына Жёлтой молнии Конохи. Р-раз, и рыже-золотой отчаянно визжащий комок сначала взмыл вверх, подброшенный мгновенно одуплившимся джонином, потом оказался притиснут к боку Хатаке и наглухо обездвижен его железной хваткой. Наруто лягал воздух, извивался, как уж, пихал Какаши в бок локтями, но главное, поливал своего пленителя отборной бранью. Какаши с непроницаемым спокойствием держал брыкающееся нечто и ждал, как будут события разворачиваться дальше.
— Наруто! — следом за подростком в раменную ворвался, по всей видимости, наставник этого стихийного бедствия, молоденький парнишка в форме чунина, чудесно раскрасневшийся от бега, смугленький сам по себе и с до того вкусно растрепавшимся хвостиком, что Хатаке так и замер, даже не пытаясь скрыть своё изумление. Ну и ну! Какие глазки! Так и блестят!

Вообще, народ в Конохе был на эмоции скуп, в чувствах сдержан, сам по себе немногословен, одним словом, шиноби, если не по роду занятий, то по духу — уж точно. Потому парень, носивший стандартный чунинский жилет, был так необычен, своеобразен… Он просто не укладывался в привычные рамки бытия! Быстро обнаружив, что его несносный воспитанник сцапан хмурым джонином, которому, судя по чуть не плачущему лицу стоящей рядом девушки, Наруто только что сорвал пикантный разговор, этот смуглый кареглазый бесёныш, дивно и чуть застенчиво улыбнулся Хатаке, да так, что чуть Какаши не ослепил ровными рядками мелких остреньких клычков, смело подошёл к оторопевшему Копирующему и немедля приступил к отбору законной добычи джонина, мастерски заговаривая при этом Хатаке зубы:
— Ой, спасибо вам, что задержали Наруто. Этот мальчишка иногда просто несносен, с ним бывает тяжело, но я уверен, господин джонин, однажды он станет отличным шиноби. Вы же сами знаете, воля Огня у каждого проявляется по-разному. У Наруто — через дерзость и непослушание. Но ведь это же не навсегда, правда?

Какаши приоткрыв рот, слушая удивительно складную болтовню чунина, сам не понимая как, безропотно разжал руки и позволил парнишке беспрепятственно у себя тушку отобрать. Что самое удивительное, завидев своего сэнсея, сам Наруто мгновенно перестал брыкаться и повис в лапах Хатаке смирнёхонько, как лапочка. И так же, не дёргаясь, перекочевал на руки к чунину, словно и не он вовсе только что прошёлся по раменной ураганом.

Парень взвалил Наруто на плечо, козырнул Аяме и был таков.

Всё это случилось так быстро, что Какаши через полминуты так и обнаружил себя стоящим с разинутым ртом и вытянутой вперёд рукой, которой он удерживал разбесившегося щегла за ноги. Вот же! У него, Копирующего, только что какой-то пацан зелёный отобрал мелкого засранца, заслужившего пару джонинских плюх по ушам, а Какаши и не пикнул! Как такое могло случиться? А главное, кто это у нас такой дерзкий в Конохе завёлся, что не побоялся из рук Хатаке что-либо выдирать? И почему у этого дерзкого такие глаза, что ни разу в жизни ещё Какаши не встречал ничего прекрасней?

Наконец тихие всхлипы напомнили Какаши, что он по-прежнему находился в раменной, а рядом стояла Аяме, так и не дождавшаяся никакого вразумительного ответа от джонина.
— Простите, Аяме-сан, я отвлёкся. Вы что-то у меня спрашивали?
— Да, — тихо прошептала дочь старика. — Господин джонин, вам нравятся мои… овощи?

Безразличным и рассеянным взглядом окинул Какаши два предлагаемых его вниманию овоща, больше напоминавшие под платьем две съёжившиеся от холода редиски, и пожал плечами:
— Да, благодарю вас, Аяме-чан, овощи у вас замечательные. Извините…

И строевым шагом покинул раменную так решительно, словно решил никогда сюда не возвращаться.
— Для вас всегда открыто, Какаши-сан! — умоляюще позвала Аяме безответную спину джонина.

Когда плотная занавеска у входа за джонином задёрнулась, Аяме досадливо бросила на пол салфетку, села возле нетронутой джонином порции и расплакалась.
 

На следующий день Какаши уже всё о заинтересовавшем его чунине знал. Что зовут Ирукой, что он сирота, рос в приюте, что личный его номер ноль один один восемь пять ноль, что ему двадцать два года, что весит он шестьдесят шесть килограммов, а росту в нём сто семьдесят восемь сантиметров, и что… Уф! Не узнал только одного — в чём секрет этой лукавой и завлекательной улыбки сэнсея и какими цифрами измеряется его мягкое, шаловливое обаяние. Также никакими числами не измерялось ни вглубь, ни в ширь то пространство, которое чунин занял в доселе спокойных и правильных мыслях Какаши Хатаке.

И это было поистине удивительно. Всю жизнь Какаши не допускал и мысли о чём-либо подобном. Он натурал! Как иначе? Он как святыню хранил в памяти наставления отца о том, что Какаши — последний в роду Хатаке и его прямая обязанность этот род продолжить. Стало быть, что? Какаши следует жениться. Разумеется, на женщине. Может быть, не так уж и обязательно будет её любить (это уж сам Какаши пришёл к такому выводу после нескольких вялотекущих романов), но спать-то с ней придётся, и жить рядом — тоже, искать некие общие темы, уважать там, ублажать, дарить подарки, отдавать ей все заработанные деньги, слушать, как прошёл её день, ходить с ней в гости к её родственникам, помогать с детьми и хозяйством…

Ками-сама милосердный… За что? Только на минутку вообразив себе всё это рядом с неизвестной пока ещё барышней, Какаши не сходя с места хотелось повеситься. Тяжело быть последним в роду.

Но! Раз надо, значит, надо. Джонин он или не джонин? Хотя видели Ками, эта миссия была бы для него самой тяжёлой за всю жизнь.

И вот тебе на! Он сам себе не веря, наворачивал уже десятый круг возле академии, смутно надеясь ещё раз увидеть симпатичного сэнсея.

Себе Какаши признавался только в том, что хочет повидать парня, чтоб убедиться — показалось.
— Чем-нибудь помочь, джонин-сан? — раздался вдруг сзади такой странно давно знакомый голос и Какаши взвился свечкой, оборачиваясь.

Перед ним стояла та самая колоритная парочка, помешавшая уже почти созревшим матримониальным планам Хатаке. Угрюмый сорванец лет двенадцати непроизвольно почёсывал зад через мешковатые штаны неопределённо-оранжевого цвета. Его сэнсей лучился задорной улыбкой и смотрел на Какаши открыто и удивительно ласково. Настроение у Какаши было отвратительное (его застал врасплох чунин!), но не ответить этим лучистым искрящимся весёлыми всполохами глазам просто не мог.
— Благодарю, помощь мне не требуется… — к своему изумлению, Какаши заговорил без труда, так свободно и легко, точно морского солёного воздуху глотнул. — А вам, я вижу, помощь не помешает.

Руки дивной парочки были заняты предметами самыми низменными и простыми. У щегла в чумазой лапе трепыхалось ведро с водой, у сэнсея — швабра с тряпкой. И куда это они только в таком загадочном виде намылились?

Ирука радостно тряхнул своим хвостиком, точно джонин невесть какое заманчивое предложение им сделал:
— А пойдёмте, Хатаке-сан, с нами! Вместе веселей!
— Пойдёмте… — к ещё большему своему изумлению ответил Какаши, хотя решительно никуда сегодня не собирался. Да чего там! Он даже не спросил, куда они собственно идут! Симпатичный сэнсей позвал — он и пошёл, как телок на верёвочке.

Как убедился вскорости джонин, пошли они к скале Хокагэ. И что-то с этой скалой, точнее, с ликами правителей, высеченным на ней, было не так. Присмотревшись, Хатаке убедился, что высокочтимые каменные лица весьма непочтительным образом были вымазанны краской. Долго искать виновника не пришлось. Он шёл рядом, цепляясь носками сандалий друг за друга, и мрачно сопел, предвидя долгий и нудный день, посвящённый приведению каменных лиц в порядок. Теперь хоть было понятна подоплёка всего произошедшего вчера в раменной. Сэнсей поймал щеглёнка на горяченьком, а сегодня ввалил ему вполне заслуженное наказание.
— Что, Наруто, убирать за собой не так весело, как пачкать? — Ирука посматривал на воспитанника даже как-то сочувственно.
— Ирука-сэнсей, ну не издевайтесь вы надо мной, — простонал подросток, карабкаясь с ведром наперевес на голову каменного Первого, которому пририсовал усы.
— Я не издеваюсь, Наруто, — заявил молодой учитель, тоже берясь за тряпку, — наоборот, очень хорошо тебя понимаю. Я ведь тоже в приюте был тем ещё озорником. От меня весь приют плакал, точней, от моих выходок. Но я никогда, слышишь ты, никогда не переходил черты и не покушался на те вещи, что принято в деревне чтить.

Наруто, пристыжённо опустив голову, драил каменные щёки Первого.
— Умино-сан, дайте и мне тряпку, — тихо попросил Какаши.
— Что? — удивлённо подняли на него глаза и Наруто, и Ирука.
— Ну, это будет правильно, показать юному гражданину деревни, что за последствия действий одного жителя деревни, ответственность делится на всех его однодеревенцев. Разве не так? Пусть помнит об этом: что делает один — касается всех.
— Не надо, джонин-сан! — взмолился Наруто, в чьих глазах сейчас плескался настоящий ужас: его баловство будет тряпкой убирать сам Копирующий! — Я очень быстро всё уберу!

Ирука с глубокой и тёплой благодарностью в глазах глянул на Какаши, и тому сразу захотелось вылизать дополнительно весь памятник Первому языком.
— Конечно, Наруто, а мы тебе поможем, Хатаке-сан всё верно говорит!
— Но учитель Ирука…
— А если ты всё будешь делать не только быстро, но и молча, то мы сможем ещё пойти все вместе пообедать в «Ичираку»…
— Ура! — Наруто разом забыл о своих проблемах и принялся возюкать тряпкой по лицу Хаширамы Сэнджу с таким энтузиазмом, точно собирался его не только вымыть, но и побрить.

Как оно так получилось, Какаши не совсем уловил, но только работали они тряпками с Ирукой плечом к плечу вместе.
— Я ещё раз извиняюсь за вчерашнюю сцену в раменной, Хатаке-сан, — проговорил Ирука, лукаво поглядывая на джонина.
— Ни к чему извиняться, Умино-сан. Если б вы только знали, как вовремя вы вмешались…
— Я вспылил, увидев, что натворил Наруто, а это для инструктора академии недопустимо…
— Вы первый год работаете?
— Да, и скоро мой первый выпуск.
— Удивительно, что я вас раньше в деревне никогда не видел…
— Видели, Хатаке-сан, просто не замечали… — Ирука, казалось, слегка смутился, говоря это. Во всяком случае, затрепетавшие ресницы на секунду приопустил.

Какаши остановился с тряпкой в руке, посмотрел на сэнсея удивлённо, дождался ответного взгляда и ни с того, ни с сего совершенно искренне сказал прямо этим улыбчивым губам и глазам, сияющим мягким приветливым светом:
— Не может такого быть, чтоб я вас не заметил, увидев хоть раз.

Ирука мгновенно отвернулся, яростно орудуя тряпкой, и наблюдательный Какаши увидел, как вспыхнули жарким пламенем кончики крохотных ушек чунина.

«Стоп-стоп-стоп! Что же ты делаешь, Хатаке?», — одёрнул себя джонин, когда поймал себя на том, что не может взгляда от этих ушек, по форме напоминающих раковины жемчужных моллюсков*, оторвать.

Да нет, не может быть! Это какое-то опасное наваждение. Надо просто держаться подальше и больше никаких разговоров с Умино не заводить.

Какаши нахмурился и перепрыгнул сразу на голову Сарутоби, украшенную юным Узумаки густыми угольными бровями, и принялся оттирать народное творчество, всем своим видом демонстрируя Ируке и его подопечному неприступность и нежелание общаться.

Так работали до обеда, пока лики всех четырёх Хокагэ не приняли надлежащий вид.
— Хатаке-сан!

Хатаке-сан опасливо повернул голову. Наруто лежал в позе морской звёзды на голове собственного своего папеньки, Четвёртого Хокагэ, всем своим видом демонстрируя, что уработался вусмерть. Ирука приветливо улыбался джонину:
— Хатаке-сан, мы вроде как закончили. Сейчас идём в «Ичираку». Приглашаем вас с собой. Вы как?

«Подальше, подальше от наваждения!».
— Нет, спасибо, Умино-сан, я никогда там не ем.

Отворачиваясь, джонин всё-таки успел заметить, что раскосые глаза Ируки сделались круглыми и большими, как монеты по пять рё. В смысле, никогда там не ест? А что тогда джонин делал там накануне за столом с порцией овощей и рыбы?
— Да, я так сразу и подумал, когда увидел вас там вчера вечером. Пойдём, Наруто, поднимайся!

В голосе сэнсея льда и стужи было на две страны Снега. Обиделся? И какой биджу, в самом деле вынудил Хатаке так бездарно соврать, если врать он сроду не умел? Ирука же и встретил его в «Ичераку» за порцией фирменного блюда Аяме…

Вот гадство! Но не мог же джонин появиться там после того, как Аяме ждала-ждала его признаний, пока не дождалась фигу с васаби и вдоволь полюбовалась спиной уходящего джонина…

А вообще… Шёл бы он ко всем биджу! Тоже мне, подумаешь, какой ценный приз. Сэнсей младших классов…

Дотирая густые брови на лице Третьего, джонин надулся сам на себя, как мышь на крупу. Ну, чего? Что он, как валаамова ослица, не мог решить, в какую сторону плыть? Неужели уж Ирука был настолько хорош, что ради него стоило предать память отца и его заветы?

Закончив с чисткой скульптуры, Какаши уселся на её макушке и вынул заветную книжечку. Погрузиться в чарующий мир сисястых барышень, дающих на первом же свидании.

Через полчаса бесплодных попыток прочитать хоть абзац книжечку пришлось захлопнуть. Не вставляло. Никакого размера сисек было недостаточно, чтоб вытеснить из растревоженного воображения улыбающиеся глаза и вкусно растрёпанный хвостик молоденького сэнсея. Его смуглую гладкую и тёплую даже на взгляд кожу… Тёмно-розовые крупные чувственные губы… Аккуратные ушки, которые так и хотелось пощекотать горячим дыханием… Гибкое лёгкое тело, ласковые ловкие руки…

Да Ками-сама! Сроду никогда Какаши на парней не смотрел! И уж чтоб вот так заклинило на существе одного с джонином пола и в страшном сне ему присниться не могло!

Нет, надо было срочно отвлечься.

В бордель наведаться разве? Убедиться, что у него в отношении баб всё по-прежнему?
 

Всю ночь мрачный Какаши заседал в гордом одиночестве на заднем дворе чьих-то сельскохозяйственных угодий. Тут ему, пугалу огородному, было и место. Такому придурку, что даже бабу в борделе не сумел себе выбрать по нраву.

Хозяйка заведения смотрела-смотрела на мучающегося сомнениями джонина, и позвала на пробу обладательницу самого выдающегося размера, но выкусила шиш. Какаши только грустно повздыхал, обойдя и обсмотрев это чудо кругом.

Раньше Хатаке на аппетит не жаловался. Но хозяйка на то была и хозяйка, что опыта ей было не занимать.
— Господин джонин, разрешите вас угостить на свой страх и риск, может быть, угадаю?
— Попробуйте, — сухо согласился Какаши.

По вызову хозяйки в комнату вошли… трое юношей — один тёмненький и двое светленьких.
— Кто-нибудь нравится, господин джонин?

Какаши сначала обомлел, потом сглотнул ставшую горькой слюну и пригляделся. Парни все были очень милы, но… Уф! Нет, он не гей, это точно.
— Нет, спасибо, что-то сегодня не судьба.
— Не забывайте нас, господин джонин, заглядывайте ещё, уверена, подберём вам по нраву. Для вас всегда открыто!
— Спасибо, — пробормотал Какаши, исчезая в ночи и зная, что врядли придёт ещё раз.
 

Злобный и невыспавшийся Какаши, прикрывая ладонью дёргающийся Шаринган, потопал в штаб. Может быть, удастся выцыганить миссию подальше и подольше, чтоб по возвращении мозг на место встал?

С этими надеждами пришлось попрощаться тутже. Потому что первым, что врезалось джонину в грудь, только он ступил ногой за порог штаба, был именно что сэнсей, который по столкновении с Какаши растерял целую кипу папок и документов, плюхнулся на колени и принялся ползать и всё собирать.
— Извините, джонин-сан, не смотрел, куда бегу.
— Здравствуйте, Ирука-сан… А… А что вы тут делаете? — Какаши хлопал невыспавшимися глазами, недоумевая, то ли правда он только что столкнулся с Ирукой в штабе, то ли мерещилось ему это на фоне буйного помешательства.

Ирука поднял на Какаши глаза снизу вверх. Ох, Ками-сама, хоть бы он только не прогибался так в поясе! Какаши немедленно плюхнулся на колени и тоже активно включился в собирание рассыпанного, чтоб только на Ируку, стоящего перед ним на коленях, не смотреть.
— А я ещё на смену в штаб попросился, всё равно первая половина дня свободна.

Зашибись! Теперь этот карий взгляд будет преследовать его при каждом посещении штаба… Мало ему психологической импотенции с бабами, отлучения от вкуснейших блюд «Ичираку» и полной потери интереса к творениям Джирайи, теперь он со своим помешательством ещё сделается посмешищем всей джонинской братии — глаза-то не спрячешь.

Какаши вздохнул.
— Да знаете что, Ирука-сан, сколько можно меня преследовать? С девушкой рассорили, на скале Хокагэ бросили, ночью спать не давали, так теперь ещё и в штабе от вас спасу не будет? Оставьте вы меня в покое уже наконец и бумаги ваши заберите!

Какаши сунул оторопевшему сэнсею растрёпанную пачку документов, поднялся, отряхнул штаны и повернул на выход.
— Оставить в покое? Да без проблем! А чего заходили-то, поздороваться?

Какаши, не оглядываясь, кинулся прочь, чувствуя себя нестерпимо глупо. Ещё немного, и Шикаку Наре на совете джонинов придётся ставить вопрос об отдаче Какаши Хатаке назад в детский сад.

Пытаясь успокоиться, присел на лавочку под окнами штаба. Над головой его немедленно стукнула створка окна. Кажется, маленький чунин нюхом учуял поживу и точно знал — джонин далеко от сладкой приманки никуда не уйдёт:
— Какаши-сан! — раздался над головой до невозможности ехидный голос. — А вы за миссиями теперь ко мне будете обращаться, знаете уже?
— Блять! — тихонько выматерился в маску Какаши, не поднимая головы.
— Ну вы заходите, если что. Для вас всегда открыто.

Умино, злорадно хихикая, окно закрыл, а Какаши остался сидеть. Вот биджу! Впервые в жизни Какаши своим знаменитым волчьим чутьём распочухал, что его крепко обложили и уверенно гнали прямо на флажки.

Что же делать? Мать-перемать, это что же теперь делать-то?

Из богатейшего личного боевого опыта Какаши знал, что иногда лучшая защита — это нападение. Стало быть, раз побег был невозможен, следовало атаковать самому. А что, Хатаке ход своих гениальных мыслей понравился. Ведь опасности надо было взглянуть в лицо, чтоб понять, это и не опасность вовсе. Рассуждая здраво, как мужики друг с другом это самое, в постели-то? В задницу что ли? Ой, кошмар какой!

Какаши при одной мысли поплохело. Он был не по-джонински брезглив. Но ведь до этого и не дойдёт, не обязательно же прям вот штаны с Ируки сдирать, надо всего-навсего его поцеловать. Ведь наверняка сделается так противно, что навсегда охоту к таким шашням отобьёт начисто.

Какаши аж оба глаза вылупил — ну как же всё было просто! И гениально!
 

В штабе и впрямь было открыто. Хоть время было далеко не приёмное — девять вечера и все чунины уже с работы смотались. Кроме одного. Какаши просидел весь день на дереве, наблюдая за вражьим гнездом, питаясь только рисовыми сухариками из н/з, припасённого на всякий пожарный в разгрузке.

Ирука вырулил из академии в семь, пинками подгоняя вверенное его заботам стадо юных охламонов, и со стопой неразобранных документов проследовал в штаб. Видать, навалили на салагу там работы старшаки — будь здоров не кашляй, вот и пришлось хорошенькому бесёнку вместо свидания в кафе попереться на сверхурочную работу.

Про свидание джонин подумал не зря, он тут у себя на ветке дерева прямо чуть дыру на штанах не протёр, нервничая.

Бесёнком уже прибегал интересоваться Генма. Этот гад всегда держал нос по ветру: карие глазки, задорный хвостик и вертлявый зад заценил по достоинству сразу.

Шаринган Какаши на сей раз пригодился вовсе не для шпионажа. С помощью него Хатаке убедился, что Генма получил решительный отказ и это было поистине удивительно, потому что Ширануи умел нравиться как никто. Рожа Ширануи, которому в свидании было отказано, может и повеселила бы Какаши, кабы джонин смутно не подозревал, что у него будет точно такая же, когда Ирука его на хер пошлёт с его подкатами. А пошлёт он его обязательно с джонинским-то уровнем мастерства ухаживания.

Но делать было нечего, усиливающаяся симптоматика влюблённости беспокоила Хатаке всё сильней. И примешавшаяся в процесс ревность дела не упрощала.

Ками-сама, за что? Ведь Какаши хотел всего лишь честно исполнить свой долг перед кланом, жениться и детей настругать, а вот извольте видеть, сидит, как сыч, на дереве и раздумывает как подкатить к парню. К парню!
 

— Умино-сан, вы чего это домой не пошли? — просовывая лохматую башку в окно, спросил Хатаке так, словно естественней этого вопроса от человека, лезущего в святая святых деревни на ночь глядя, и быть ничего не могло.

Но нервы у Ируки оказались железными. Он только поднял голову от своих бумаг и кивнул Какаши приветливо:
— Работы навалили выше ушей, но так всегда бывает с новенькими. А вам реально удобно ходить всё время в маске?
— Честно? — хмыкнул Хатаке, распрямляясь на подоконнике во весь рост. — Вообще неудобно, всё время чувство, что вот-вот задохнусь и губы щекочет.
— Снимайте… — с глубоким вздохом проговорил Ирука, снова поворачивая нос к бумагам.

Какаши застыл на месте:
— В смысле как это — снимайте? Маску мою?
— Сандалии снимайте, когда в окно лезете. Я на этот подоконник, между прочим, и бумаги кладу, и завтрак свой. Ну и маску тоже снимайте, да.
— Зачем?

Умино глянул на него, как на идиота.
— А целовать-то вы меня собрались как, прям через маску что ли?
— А… Я…
— Ой всё. Не за миссией же вы пришли?
— Нет, не за миссией. Но с чего вы взяли, сэнсей, что мне хочется вас поцеловать?
— Хе, вы целый день на дереве перед штабом сидели, чтоб подсмотреть, сколько ложек рису я могу съесть за раз?
— Биджу! Так вы меня видели? Теряю форму… Но при чём же здесь всё-таки поцелуи?
— Два брикета мятной жвачки? — поднял бровь чунин.

Биджу, навоспитывали их там в приюте, умников… Честным джонинам спасу нет…

Какаши нерешительно потянул с лица маску, в конце концов, за этим ведь и шёл, даже хорошо, что не придётся полночи пытаться донести до предмета вожделения свои страстные позывы. Но Ирука по-прежнему сидел, уткнувшись носом в бумажки. Какаши присел пока суд да дело в уголочек на диван. Наверное, чунин хотел уж разобраться с делами, чтоб приступить к поцелуям с чистой совестью, хотя что касаемо джонина, он бы предпочёл приступить к ним сразу, даже если б уже прозвучали сигнальные алармы над деревней, призывая всех шиноби на боевой марш.

И сидел так битый час, чувствуя себя дурак дураком, не сомневаясь, что и вид у него дурацкий. Копирующий ниндзя, без маски, сидит как лапочка, на краешке диванчика, нервно притоптывая носками сандалий, с напряжённо выпрямленной спиной и заложенными между ляжек ладонями, сцепленными в нервный замок, и поглядывает, как красна девица на первом свидании, на чунина, который в его сторону и ухом не ведёт…
— Умино-сама… — наконец нерешительно подал голос джонин.

Ирука точно только того и ждал, вскинул на Какаши взгляд:
— Что, надумали, джонин-сан?
— Меня зовут Какаши…
— Я в курсе.
— Ирука-сама, давайте уже… — почти простонал Какаши, боясь растерять всю решимость.
— Так уж не терпится? — голос бесёнка был слаще сахару. — Ну ладно, ложитесь.
— В смысле, это как? Зачем? — заметался Какаши в панике по дивану.
— Ну, Какаши-сан, что мы, дети что ли? Вы не за ручку же пришли со мной держаться?
— Э-э, да я…
— Вы боитесь?

Ещё чего! Джонин он или не джонин? Но как Ирука так повернул разговор, что теперь вроде как Какаши должен был под него лечь, Хатаке решительно не понимал и вместо того, чтоб законно возмутиться (это он тут сэмпай, он и должен заказывать музыку!), он покраснел и запаниковал.
— Н-но… — промяукал Какаши ошарашенно: Ирука неведомо как оказался уже рядом и больше того — верхом на коленях Какаши. Гибкий и горячий, он чувственно прижался и потёрся промежностью о ляжки Хатаке через грубую ткань штанов и Хатаке понял, что ему не то что нравится, а и вообще крыша поплыла от удовольствия.

Как?! Как такое только получилось, Какаши не знал и не помнил, а только в одну секунду весь Ирука превратился в жаркую всепоглощающую тьму, гибко подающуюся, отзывающуюся сладко на любое объятие, на малейшее движение Какаши. Ками-сама, к такому он был не готов. Его словно затягивало в тёмный непроглядный омут и воздуха становилось мало, потому что Ирука его целовал… Так жарко, жадно, нежно… Язык? Да боги милосердные, неужели можно было такое делать с языком? Неужто это в силах человеческих, такое испытывать? Нежный пронырливый язычок Ируки, то острый и жёсткий, то мягкий и широкий, без стеснения лизал язык Хатаке, соблазняя, провоцируя, лишая последних крох благоразумия и стыдливости. Эти бесстыжие затягивающие прикосновения, этот жар и вкус чужой потаённой плоти, ласковые посасывающие движения… М-м-м… Какаши уж и не замечал, как стонет вслух, точно девушка, теряющая голову в объятиях кавалера…

Попробовать, понравится ли? Эта мысль на задворках сознания сейчас казалась какой-то непристойной дикостью. Как может не понравиться с Ирукой, этим игривым и опасным бесёнком?

Нравилось, заводило, лишало воли и ясного сознания… Смуглые узкие ладошки Ируки легли на шею, потом одной рукой он принялся оглаживать Какаши бок, ища чувствительного местечка, а другая рука осторожно спустилась на пояс штанов, откровенно теребя тесёмки. Какаши запутался своими длинными пальцами в ирукиных, помогая чунину побыстрей добраться до жадно, колом вставшего члена, но Ирука мягко лапу джонин-сана прихватил и положил на свой выступивший бугром на туго натянутых штанах член. И знаете что? Какаши ухватился за предложенное, как заправская шлюха, бесстыже погладил, так что Ирука положил ему голову на плечо и закусил нижнюю губу, потом осторожно, но настойчиво потянул шнурок, развязывая пояс.

Член у Ируки был нетолстым, но длинным и Какаши в ужасе поймал себя на мысли, что, пожалуй, он натиск Ируки вполне сможет выдержать. И не то что сможет выдержать, а прямо очень хотелось, чтоб Ирука в этот натиск пошёл.
— Ах-х… — постанывал чунин ему в плечо. — Да, да, мой хороший, сожми покрепче. Хочешь пососать?

Пососать?!
— Хочу… — Какаши с трудом узнал свой голос, такой охрипший, дрожащий, умоляющий…

Ирука стащил его, как безвольную куклу, на диванчик, и ловко повернулся так, что они оказались друг к другу валетом, а разогретый и подрагивающий член мягко упёрся в губы Копирующего. И они немедленно раскрылись, пуская внутрь член так же легко и естественно, как минутами ранее — язык сэнсея. Сосать он, разумеется, не умел, но оказалось, что это не страшно, Ирука мягко двигал бёдрами, помогая, и глубоко не вгонял, да к тому же наконец расшнуровал пояс джонинских штанов и Хатаке мог бы — ахнул, когда Ирука сам заглотил головку его члена и начал ритмично ласкать. Это оказалось вообще волшебно — задавать сладкий ритм друг другу, двигаясь навстречу и встречая порыв за порывом одновременно и сверху и снизу.

Фантастика! Какаши сам не заметил, что вошёл во вкус и сосал аж зажмурившись от удовольствия, вздрагивая от умелых выверенных и бережных ласк Умино. Он впервые в жизни чувствовал себя полностью в чужой власти и это было… упоительно. Он много раз бывал в плену, связан бывал по рукам и ногам и каждый раз ему удавалось победить и освободиться, потому что он ни разу не почувствовал себя пленённым внутри. А тут… Он сдался без боя и никакой вины за собой не знал. Потому что сдался тому самому, неведомому, грешному и сладкому, что поджидало его давно, и вконец дождалось, поймало в сети…

Удивительная смесь самых грязно-порочных и одновременно с этим первозданно-чистых движений, тихих стонов, взаимного удовольствия подействовала на любовников как доброе вино. Они и финишировали в унисон, излившись каждый друг другу в рот. Ирука проглотил, не сомневаясь, Какаши — не очень и поняв, что, собственно, только что сделал. Как не понял и того, что проваливается в пучину блаженного сна, где было только чужое тепло, чужой приятный запах, следы чудесных прикосновений всюду на теле, чужой вкус на губах, которые поэтому хотелось облизывать снова и снова. Где был Ирука, его шалые глаза, глядевшие прямо в душу, его нежные тёплые губы и руки, которым невозможно было отказать.
 

Пробуждение было удивительным, тело приятно ныло, обласканное, защупанное, зацелованное, но… Чего-то не хватало. Какаши разлепил глаза, приподнялся на локтях, встряхнул копной седых волос, убедившись, что на нём нету не то что штанов, но даже хитая.

И понял, что потерялось. Ирука.

Впрочем, пропажа обнаружилась за штабным столом, умытая, одетая и причёсанная. Ирука уже что-то увлечённо писал, а заметив, что Какаши проснулся, зыркнул на него внимательно.

Какаши смущённо, как красна девица, нырнул обратно в тепло невесть откуда взявшегося пледа.
— Вставай, красавица. Или хочешь открытия штаба подождать?

Какаши выставляют, как огулянную девку?
— Ну, а что, мало ли — заночевал в штабе.
— Ну хорошо. Спи. Я пока акт подготовлю.
— Какой?
— О задержании в штабном помещении при занятии нестроевыми занятиями с элементами разврата и гомосексуализма.

Какаши поморгал.
— Зачем?
— Опозорю на всю деревню. А потом так уж и быть — женюсь, грех прикрою.

Как ни была ситуация идиотской донельзя, но Какаши всё равно откинул голову назад и расхохотался:
— А что, понравился я тебе?
— М-м, ну, подучить кое-чему…
— И когда следующее занятие, сэнсей?

Ирука со странно заблестевшими глазами вынырнул из-за стола и в мгновение ока оказался рядом. Целовались бешено, жадно. У Ируки припухли и без того-то пухлые губы. Ими он и прошептал Какаши:
— Моя смена заканчивается в одиннадцать, а занятий в академии сегодня нет.

Какаши с сожалением поцеловал его последний раз и встал, разыскивая и натягивая на себя все раскиданные по штабу предметы нехитрого джонинского туалета. Оделся, одёрнул разгрузку, вскочил на подоконник. Светало. Обернулся, впился в Ируку, так и не отведшего ни на секунду от него своего колдовского взгляда:
— Мой адрес: улица Первого Хокагэ, семь. Без звонка и кода. Для тебя — всегда открыто.