Джонина селения Скрытого Листа, а ныне его Шестого Хокагэ, Хатаке Какаши чунин селения Скрытого Листа, бывший преподаватель Академии, а ныне личный помощник Хокагэ Умино Ирука не то что бы недолюбливал или презирал. Он его ненавидел. Ненавидел и выносить не мог до такой степени, что в исполнении своих обязанностей по отношению к своему Хокагэ достиг высот поистине необозримых. Он болел от одной только мысли, что ненавистной и жарко презираемой седоволосой дылде вдруг найдётся, за что сделать ему, Умино, втык, и буквально не мог есть и спать спокойно. Он был безупречен, точен, безукоризненно и стерильно вежлив, предусматривал всё, что может и не может понадобиться Хатаке в его работе. Писал за него речи выступлений, в десяти вариантах, учитывая все обстоятельства их произнесения — вплоть до погодных условий. Вычитывал каждую бумажку, попадавшую к Хатаке на стол, с дотошностью, достойной лучшего применения. Планировал встречи и переговоры, расписывая диалоги по ролям и тоже с вариантами по трём сценариям — оптимальному, наилучшему и наихудшему.

Хатаке уж на полном серьёзе порой ловил себя на мысли, не надо ли ему спрашивать разрешения Ируки на то, чтоб отлучиться из кабинета в уборную или в кафе. И если к посещению Хокагэ уборной Умино относился снисходительно, допуская мысль, что Хатаке, возможно, тоже человек, то к посещению кафе в одиночку Какаши не допускался ни под каким видом. Умино пёрся с ним не взирая ни на погоду, ни на время, ни на настойчивые просьбы Хокагэ не беспокоиться. А чай, выпиваемый на рабочем месте, Умино заваривал ему сам, снисходительно наплевав на то, что Хатаке не любил чая с мятой. Какаши давился, но пил, а куда было деваться? И так было ясно и понятно, что тому, кого Умино решал окружить заботой и вниманием, уже спасения на этой земле не было.

Все посетители, желавшие дорваться до тела Хокагэ, тоже должны были сначала пройти фильтр Ируки, вплоть до просителей по личным делам. Ируку уж тихо кляли и бывшие сослуживцы за его невиданно ревностное исполнение своих обязанностей. С Хокагэ напрямую можно было поговорить теперь, только отловив его на улице или дома да и то приходилось то и дело оглядываться — не выскочит ли как черт из табакерки откуда-нибудь Умино и не устроит ли разнос за нарушение регламента встречи с Хокагэ.

Сам Хатаке, с одной стороны, благословлял Ками за такого помощника и понимал, что не ошибся с выбором, точнее даже, небеса не ошиблись однажды, когда в непознаваемый рассудком час определили молодого тогда ещё джонина в круг шиноби армии Конохи, курируемых Ирукой. Молоденький чунин с нежными карими глазами на поверку оказался крепко въедливой штабной крысой, драл со своих подопечных три шкуры, невзирая ни на какие заслуги и звания, заставлял переписывать отчёты, ругал за каждую минуту опоздания, с живых не слезал. С Какаши в том числе. Это с Копирующего-то! Который если и делал в своей жизни что-то аккуратно и вовремя, то только пожалуй что трахался — со всеми подряд, когда он был молод и море было ему по колено, и жить насрать.

Никому больше на свете Хатаке не позволил бы так ущемлять себя, решать за себя, изящно и безупречно предупредительно макать себя в грязь и обдавать снисходительным презрением, точно больного на голову недееспособного. А Ируке позволял не пикнув. А почему? Да потому что привык Хатаке к Умино, привык! Давно уж притерпелся — к сопению, приветствиям сквозь зубы, недовольному менторскому тону, тяжёлому крокодильему взгляду искоса и безупречной, о, безупречной вежливости Умино.

Потому когда новому Хокагэ понадобился личный помощник, он даже не задумался. Конечно, это должен был быть Ирука! Ирука, весь путь занимавшийся его, джонина, делами. Ирука, знавший его, Какаши, как облупленного. Ирука, привычный, как кривой нос на бледном лице, — смотреть противно, но ведь свой же собственный!

Как так получилось, Какаши не понимал, но только… Ирука был его собственный и точка! Не друг, не брат и не любовник… Да и вообще — никто ему, по большому счёту. Однодеревенец.

За которого Какаши не так давно не моргнув глазом и даже не задумавшись пожертвовал жизнью.

С другой стороны, как же ему по сто раз на дню хотелось съездить Умино в торец, прямо по непроницаемому и жуть какому официозному хлебалу! Особенно когда застёгнутый на все кнопочки и пуговки Умино сидел напротив него за столом с таким видом, будто у него трусы — и те накрахмаленные, и внимал Какаши, переводя на нормальный японский всё, что Хокагэ в неизреченной мудрости своей соизволял промычать. «Ну же, Ками-сама! Роди что-нибудь уже! Я же всё равно потом перепишу всё так, как мне покажется правильным» — кричали ирукины глаза в то время, как на лице чунина не отражалось ни тени неодобрения или недовольства. Одна только долбаная, мать её, вежливость!

Тяжело им было вместе, всю жизнь тяжело, и всю жизнь вместе…

Но не мог Какаши отпустить никуда от себя далеко этот свой персональный геморрой, словно их сам Ками-сама одной верёвочкой связал. Не остановило его даже то, что Умино месяц после назначения ходил с красными от плача веками. Чтобы взять на себя заботы о делах Хокагэ, ему пришлось отказаться от поста директора Академии шиноби, где Умино преподавал с двадцати лет.

Не за что Умино было Какаши любить, а за что ненавидеть, — было. Хатаке так же точно не за что было любить Умино, а ненавидел он его за многое. Вот какая была загогулина. И не любили-то они друг друга ни капельки, и даже ненавидели вполне обоснованно подчас, а поди ж ты. Так и вились друг около друга, как ниточка с иголочкой. Видать, существовали на этой земле такие узы и связи, что были покрепче всех обычных и привычных связей и уз.

Вот и сейчас, сидя за опостылевшим столом, Хокагэ тоскливо обводил взором кабинет, в котором не было ничего от него, расхлябанного и рассеянного Какаши, что любил в молодость свою порнушные книжки и красивых мальчиков. Особенно одного.

Стопки документов были разложены Ирукой в строгом соответствии с представлениями Умино о порядке ведения дел. По левую руку Хокагэ — ходовые нормативные документы, что нужны были в работе ежедневно. Занадобилось — руку протянул и взял. На краю стола — стопка документов, подлежащих обсуждению, чтоб приглашённый на консультацию человек не тянулся и не шарил по всему столу Хокагэ. По правую руку в лотке — текучка, что можно было просматривать в течение дня, не торопясь. Прямо перед носом Хокагэ — бумаги, требующие немедленного рассмотрения, чтоб не затерялись в куче прочих.

Чем не тщательно продуманное и организованное удобство?

Какаши вздохнул тихонько. Он точно знал, что если б он взялся организовать себе на столе всё сам, то ни одна бумага вовремя не была бы подписана, а множество нужных документов просто потерялось бы где-то на полу… или улетело бы в окошко. Но…

Бесило!!! Ками-сама! Как же его бесило всё — этот кабинет (чистый, уютный, проветриваемый с педантичной тщательностью сами-догадайтесь-кем трижды в день), стол с идеально организованным рабочим местом, необыкновенно удобная ручка-кисть (такие изготовляли вручную в стране Рисовых полей, Умино из шкуры вон вылез, но для Хокагэ достал), стопка идеально белой и мягкой рисовой бумаги, только что принесённая Ирукой для того, чтоб Какаши мог накидать вручную проект схемы расстановки караульных постов на приближающуюся неделю празднеств в Конохе.

Стояло жаркое засушливое лето. Мирное небо над головой. Война давно закончилась. Какаши осенью должно было исполниться сорок лет…

Бесило!!!

Умино, сидевший в заученной позе напротив через стол, бесил сильней всего. Он так смотрел на Хокагэ… Слыхал Какаши, что где-то на далёких островах водился вид ящериц, у которых был очень слабый, но долгоиграющий яд. Так вот жертву такая ящерица кусала, а потом таскалась за ней, в ожидании, когда же та наконец подохнет. Какаши сам не видел, как это бывает, но был уверен — ящерица вот именно так и смотрела на свою потенциальную жертву, как Умино смотрел на него.

Бесило!!!

Бесил Какаши даже чай, заваренный для него Ирукой, в бесячей чашке тонкого фарфора необыкновенного изящества и белизны. Пахло мятой.

Бесило…
— Умино-сама! — тонкие пальцы Какаши стиснули позолочёную ручку чашки. — Подскажите мне, сколько раз я вам напоминал, что не люблю мяту в чае?
— Ни разу, — тут же откликнулся помощник, удивлённо взглядывая на патрона.
— Скажите мне, пожалуйста, что мешало вам спросить у меня, люблю ли я чай с мятой, прежде чем заваривать мне именно этот сорт?

Ирука прищурился. Хокагэ ни с того ни с сего вздумал бунтовать?
— Я не счёл это нужным. Вы всегда пили и претензий не высказывали.
— Но спросить меня, что я люблю, вы могли или нет?
— Простите, Хокагэ, но я состою на службе в резиденции, а не в борделе. Не думаю, что мне нужно знать что-то о ваших пристрастиях для исполнения моих служебных обязанностей.

Какаши медленно глотнул ароматного чаю. От терпкого привкуса и запаха мяты зазвенело в ушах и замутило. У Ируки покраснели кончики ушей: он ненавидел, когда его упрекали в ненадлежащем исполнении обязанностей, хотя между ним и Хокагэ ещё не было такого случая ни разу.

Потому что Ирука был безупречен. У него и трусы были накрахмаленные. Какаши проглотил чай, морщась. Выдохнул.
— Вы отсосёте у меня…
— Что? — думая, что ослышался, вскинулся Ирука.
— Что? Член, разумеется… — спокойствием и холодностью в эту минуту Хатаке мог бы поспорить с горной вершиной, например, с Эверестом.

У Ируки стремительно расширились глаза, покраснели щёки:
— Вы должно быть шутите, Хокагэ?
— Вовсе нет. Потом нагнётесь вот тут, над столом, и снимете штаны… — Какаши диктовал, как будто отдавал самые простые будничные распоряжения.

Ирука оглянулся вокруг себя, словно желая увериться, что это не сон и не бред. И убедился, что нет, не сон.
— Я не стану этого делать, Хатаке-сан.
— Как это может быть? Я приказываю вам. Вы мой помощник и вы безупречны. До сих пор мне не приходилось приказывать дважды и мне это очень нравится в вас, Ирука-сан. Почему вы до сих пор сидите?

Ирука медленно сглотнул. Вот сейчас стало хорошо, вот он, настоящий Ирука, с огромными удивлённо распахнутыми глазами, густо покрасневшими щеками, полуоткрытым ртом…
— Н-но… Я не умею… не люблю…
— Умино-сан! Мы с вами не в борделе, а в резиденции, на своих рабочих местах. Ваши предпочтения, а также желание равно как и нежелание — меня не интересуют. Не думаю, что мне нужно знать что-то о ваших пристрастиях для того, чтоб отдавать распоряжения. Неужели мне надо напоминать, что ваша обязанность — исполнять мои приказы?

Умино побледнел.
— Но… вы сумасшедший…

Дзэнг-бах! Это чашка просвистела мимо носа Умино, запущенная недрогнувшей рукой Хатаке, а сам Хокагэ, припомнив разом все уникальные техники на свете, перемахнул в мгновение через стол, сметая с него все идеально разложенные вещи и документы, и чашка не успела ещё долететь до противоположной стены и тонко звякнув, разбиться, а Умино уже был схвачен, стиснут, обездвижен и повален на пол рассвирепевшим Хокагэ.
— А ты?! Ты не сумасшедший??? — орал Какаши, отбросив прочь всякую вежливость с этим невыносимо бесящим его человеком. — Я отдал за тебя жизнь! За тебя! А ты не можешь мне сделать грёбаный минет?!
— Хокагэ! — верещал придушенный Ирука, замерев в железных лапах Хатаке. — Прекратите! Я не просил вас меня спасать!

И это была вся благодарность чунина?

Хатаке сдавил шею Умино пальцами, понял, как котёнка за шкирку и грубо развернул к себе задом. Швырнул на стол. Навалился сверху, придавливая Ируку к полированной массивной крышке стола, грубо, грязно лапая и выкрикивая верному помощнику всяческие мерзости, лишь бы его разозлить наконец. Надоел Хатаке взгляд ящерицы, поджидающей смерти своей жертвы.
— Ты у меня сейчас заорёшь, ты у меня, как сучка, визжать будешь. Я тебя, тварь такая, сейчас так выебу, что забудешь как зовут.
— Какаши… — Ируке было пиздец как больно, но куда больше он просто растерялся. Впервые в жизни у него не нашлось приёма против Хатаке. До сих пор Ируке было достаточно взглянуть построже, чтоб Копирующий делался паинькой.
— Какаши-сан! Для тебя, сволочь, я Какаши-сан! — Хатаке заломил помощнику руку, ухватил за неизменный хвостик каштановых волос и несильно, но чувствительно пару раз провёз Ируку мордой об стол, желая стереть с него это официальное, застёгнутое на все петли и крючки выражение. — А ну ори! Громче!
— М-м-м, — ревел, захлёбываясь криком, Ирука. Хокагэ, сошедший с ума, приводил его в ужас, но в то же время… Наконец-то это был тот самый Какаши: грубый, бешеный и злой, как тогда, в начале их знакомства, когда маленькому чунину ночами не спалось от его пронзительных взглядов.

В мгновение ока идеально прибранный кабинет Хокагэ превратился в развороченый боевыми действиями полигон. Какаши, выведенный из себя, орал, не стесняясь:
— Сука! Ты ж точно так же свою жизнь положил на меня! Всю свою, ты понимаешь, никому в хуй не упёршуюся бумажную жизнь ты положил на меня! А сам не хочешь дать мне ни биджева кусочка своей подлой душонки?! Ты думаешь, мне жопа твоя нужна? Посмотри на меня как нормальный человек хоть раз, скажи, что думаешь. Ненавидишь меня, я же знаю, так скажи об этом! Дай хоть чуть-чуть себя настоящего!

Ах, Хатаке захотелось настоящего Ируку?
— А ну отпусти меня! — заорал Умино, тоже резко переходя на «ты», и в эту же секунду полетел на пол, впечатавшись подбородком в железную перекладину между ножками стола.

Ирука поднялся с пола, смачно и от души харкнул кровью прямо на безупречно-белые листы драгоценной рисовой бумаги, что сам и принёс Хокагэ на стол. Поднял на Какаши чёрный ненавидящий взгляд.
— Да, сука, ненавижу тебя и всю жизнь ненавидел.

Приступ гнева у Какаши уже прошёл, он вернулся к креслу и обессиленно развалился в нём, как ростовая кукла, следя внимательно, как Умино размазывает кровь по шее и подбородку.
— За что?
— За то, что ты всегда был закомплексованным дерьмом! Ни улыбки, ни жеста человеческого… И с чего все млели? Самый загадочный ниндзя Конохи, скажите пожалуйста… Кусок унылого говна и ничего больше! Все техники, что у тебя есть, и те не твои! Накопировал Шаринганом, который тоже не твой! За что? За что тебя все так любят, что аж должность Хокагэ дали? Я никогда не смогу понять!
— Конечно, Ирука, я признаю, ты прав… — с глубоким вздохом проговорил Какаши и Умино заткнулся на всём скаку, вытаращив изумлённые глаза на Хатаке. — Ты был бы куда лучшим Хокагэ, ты всё так умеешь провернуть, ты создан для всего этого (Хатаке обвёл рукой кабинет и стол), а я нет. Я понимаю, что занял чужое место, но ведь не за это же ты меня ненавидишь…

Ирука тоже выдохнул, прошёл, аккуратно пробираясь между валяющихся на полу в разгроме вещей, мебели и документов, сел на краешек стола, посмотрел на Хатаке в упор:
— За то, что тебе дали в руки власть решать за каждого его судьбу. За то, что ты для личного комфорта выбрал меня в помощники, а что мне пришлось расстаться с моими мечтами, моей должностью, тебе, небось, и в голову не пришло, а если и пришло, то тебе было на это насрать.
— Мне действительно ничего подобного не приходило в голову, но если б ты отказался, даже ничего не объясняя, то я бы принял твой ответ… И ты это знаешь. Но нет, ты согласился! Чтобы опять быть со мной рядом! Скажешь — нет? Не лги мне! Ты не поэтому меня ненавидишь.

Под спокойным и отрешённым взглядом Хатаке Ирука занервничал. Встал и заходил по разгромленному кабинету кругами. Потом остановился и медленно процедил:
— Я ненавижу тебя за то, что ты меня спас в день нападения на Коноху… — наконец промолвил он негромко.

Какаши потрясённо поднялся с места.
— Почему?
— Как тебе объяснить? Ты не должен был этого делать! Не должен был меня спасать!
— Ты что, Ирука?
— А то! Я всего лишь чунин, без роду и племени, у меня нет ни заслуг перед деревней, ни способностей, чтоб её защитить. Я даже самого простого — жениться и наделать детишек для деревни не сумел. Не стал джонином, чтоб Коноху защищать. Я вообще ничего не сделал для деревни! Я тут никто и ничто! И ты, Копирующий ниндзя, генерал альянса, Какаши Хатаке, полез меня спасать, умер за меня? Ты ебанулся? Ты вообще берега себе видишь? Ты цену себе знаешь? Как ты можешь разбрасываться своей жизнью на такого, как я? Это ладно, тебя воскресили, а если бы нет? Если б ты лёг в эту землю такой весь из себя святой и безупречный и не встал больше, а, сука?! Что тогда делал бы я? Как бы я тогда смог жить дальше, зная, что я есть, а тебя — нету?! Ты об этом подумал?!

Сказать, что Какаши был потрясён, услышав такое, значило не сказать ничего. Он перегнулся через стол, поближе к Ируке:
— А я? Как бы я дальше жил… без тебя? Без твоей кривой морды, без твоих поджатых губёнок, без твоих испепеляющих взглядов?
— Да нормально б ты жил, — Ирука устало запрокинул голову и провёл ладонью по лицу. — Тебе всю жизнь было нормально и так, ведь ты жил всегда на полную, вовсю. И ты прав, это я, идиот, костьми ложился над твоими отчётами, твоими документами, твоими грёбаными предписаниями. Кому оно было надо? Тебе? Да не смеши меня… Тебе нужны были только парни, вся Коноха, любые и побольше.

Какаши с шумом втянул в себя внезапно ставший очень горячим воздух:
— Вот как? Я, значит, жил вовсю? Ну да, жил. А что если я тебе так скажу, сэнсей, что не то что одной минуты из той жизни, а всю её мне было не жаль отдать за тебя, только за твой дурацкий хвостик, твой дурацкий шрам на носу, твою дурацкую ухмылку, которую ты дарил всей Конохе, но только не мне… Почему ты мне ни одного раза за всю жизнь даже краешком рта не улыбнулся? Ослиная твоя душа упрямая…

Ирука уставился на Какаши и на лице его тутже выцвело всё злобное торжество, оставив одну только бесконечную усталость, он опустился назад на краешек стола:
— И как мне было тебе улыбаться? Зачем? Что, я не видел всех этих обезумевших толп, что хотели тебя? Ну улыбнулся бы, а потом? Вены резать, потому что стал мальчиком на разок для Какаши Хатаке?
— Ты!!! Никогда!!! Не стал бы!!! Мальчиком!!! На разок!!!
— Ах, так я даже для этого великому Копирующему не пригодился бы? Только бумажки оформлять — честь великая…

Какаши прыгнул на многострадальный стол, с которого немедленно свалилось всё, что чудом уцелело до этого, уставился сверху вниз на Ируку. Маленький вредный упрямый, как осёл, чунин… Какаши мог его испепелить, изничтожить в секунду! И никто в целом свете больше не смог бы смотреть на него так дерзко и с такой открытой ненавистью и вызовом! Маленький сэнсей не опускал головы и не отводил взгляда. И Какаши понимал, вот сейчас как никогда ясно понимал, почему не смог бы расстаться с ним никогда-никогда-никогда…

Медленно опустился на колени, потом подполз поближе к Ируке, ткнулся лбом чунину в плечо, точно кошка, что сама поняла, что хватила лишку и теперь просит у хозяина прощения.
— Глупостей не говори, — прошептал Хатаке. — Где все эти толпы теперь? Один ты со мной всю жизнь рядом. Мне без тебя никак, просто никак, и если снова понадобится, я снова вступлюсь за тебя своей жизнью. Она мне без тебя не нужна.

И тутже почувствовал, как Ирука легко обхватил его за колючий затылок горячей ладонью, притискивая к себе поближе, на плечо.
— Ну и гад же ты, — седые пряди возле уха пошевелило нежным дыханием, — столько лет делал морду кирпичом. Копирующий тоже мне. За сорок лет ни одной путной техники признания в любви скопировать не смог, старый ты кобель. Никакая «Ича-Ича» тебе, знать, впрок не пошла… Бесишь…

Вместо ответа на эти совершенно справедливые обвинения Хатаке поднял голову с плеча Ируки и жадно впился поцелуем ему в губы. Ирука вздрогнул и медленно, не разрывая касания, вполз с ногами на стол, чего раньше и в страшном сне себе представить не мог бы. И весь оказался в объятиях Какаши, путаясь в плаще Хокагэ. И как вот эта хламида расстёгивалась? А губы Какаши уже соскользнули на шею Ируки, он целовал и за ухом, и шею, и в ключицы и Ирука задыхался от сумасшествия всего происходящего, боясь, что это просто он с ума сошёл от своего многолетнего бесплодного ожидания и нет с ним никакого Какаши, тёплого и настоящего, а есть только пустое одиночество и призраки. Но что это далеко не так, убеждали его руки, хозяйничающие у чунина под водолазкой, оглаживая бока и живот, отчего Ируке хотелось выть в голосину от счастья.
— Ну что ж ты, господин помощник, не можешь меня что ли сам-то погладить? — задыхаясь шептал Какаши, недвусмысленно потираясь об ляжку Умино окаменевшими пахом через плотную ткань ирукиных штанов и своего плаща. — Бесишь!
— Ты, сука, на кой хуй плащ этот идиотский нацепил? — в тон ему, не урезониваясь, выл Ирука, дёргая несчастный плащ за завязки. — У тебя не стоит без него что-ли? Я тебе Орихимэ-сама*, бантики твои распутывать? Бесишь!

И так, с криками «Бесишь!» они возились, стягивая, сдёргивая и срезая друг с друга всё, что мешало их телам наконец-то соединиться. Вот на пол спланировал плащ Хокагэ, за ним полетели штаны Умино, чёрная шёлковая маска, чья-то разгрузка, сандалии — одна и вторая, сапоги…

Со времён Первого солидный поместительный стол Хокагэ такого сраму не знал, что на нём приступят к акту любви, да ещё с таким зверским аппетитом. Смуглое обнажённое тело Умино было таким соблазнительным, жарким. Какаши без лишних околичностей разлёгся сам, усадив Ируку, на котором из одежды остался один только хитай, на себя сверху.
— А пока ты ждал моих шагов навстречу, к тебе кто-нибудь тропиночку-то протоптал? — неразборчиво промычал Какаши, выцеловывая смуглые плечи и настойчиво исследуя пространство между упругих и упоительно шелковистых ягодиц чунина.
— Заебал хуйню спрашивать… — простонал Ирука, запрокинув голову и откровенно виляя бёдрами, подчиняясь нетерпеливому ёрзанью Хатаке.

Какаши поневоле открыл глаза, а руки замерли:
— Так это что же, значит…
— Значит-значит, продолжай уже, а то бесишь…
— Ох, так это с тобой поаккуратнее надо…
— Да некогда уже аккуратнее…

Ирука яростно укусил его в плечо и Хатаке понял — действительно, некогда.
— Какой же вы, Ирука-сама, горячий, — пробормотал Какаши, осторожно растягивая двумя пальцами девственного сэнсея.

Ирука стонал похотливо и жалобно, насаживаясь на ласкающие его пальцы и снося Хатаке крышу начисто. Просунул руку между ними и схватил Какаши за член, который уже в готовности номер один весь истёк смазкой. Умино растёр скользкие капли по стволу и головке, приник губами к шее Какаши и прикусил тонкую кожу, призывая не медлить.

Хокагэ сам привычным, хотя и давно не использовавшимся жестом огладил свой собственный ствол, убедившись, что смазка добросовестно распределена по всему члену, приставил головку к растянутому входу, другой рукой надавил на бедро Ируки, толкая его немного вниз, и помогая себе рукой, ввёл в маленького сэнсея член на глубину головки. Ирука зашипел и прихватил нижнюю губку зубами.
— Потерпи немного…
— Мне не больно…
— Тогда не убегай от меня…

Ирука улыбнулся сквозь непроизвольно пролившиеся слёзы и двинулся назад, насаживаясь на упругий ствол.
— Потихонечку, тише, м-м-м, не торопись ты так. О-х-х… Твоя задница мне целёхонькой нужна… Она ж теперь моя, законная…
— О-о-ох, да с чего ты это взял? Оу, ещё!
— Я как честный человек…
— А кто докажет?
— Наруто… Он к нам только что заглядывал…
— Что?!
— О! Да! Вот так! Ох как ты темпераментно дёргаешься!
— М-м-м, н-н-н, Какаши, ты кроме ебли о чём-нибудь ещё думать можешь? Нас только что застукал Наруто!!!
— Не могу… А-ах! И ты сейчас не сможешь.

Какаши вышел из Ируки, но только затем, чтоб стряхнуть его с себя и поставить на колени, приподняв сэнсею зад. Пристроился сзади и Ирука и впрямь забыл обо всём на свете. Так сладко и размашисто Какаши его атаковал сзади, так мощно и глубоко трахал, вжимаясь при каждой фрикции в Ируку до конца, что ни о чём другом, кроме собственной набухающей от наслаждения простаты помощнику Хокагэ и не вспомнилось. А когда властная рука Хатаке сжала под животом Умино его болезненно напрягшийся член, то все звёзды с небес, казалось, свалились на голову Ируки, погребая его под собой. Так Ируке показалось, когда он бессовестно забрызгал своим горячим семенем несчастную, бывшую ещё утром белоснежной стопку драгоценной рисовой бумаги, а потом, когда сладко кончивший внутри него Какаши соизволил вынуть из любовника свой славно потрудившийся член, Ирука ещё и сел на неё, наваливаясь бедром и пачкая его в собственной сперме и крови, которой обрызгал бумагу чуть раньше.

Какаши, пытаясь счастливо отдышаться, как был голый свалился в кресло и расфокусированным взором уставился на сидящего перед ним в позе Русалочки такого же точно голого Ируку.

В кабинете и на столе Хокагэ царил полный разгром и так терпко пахло сексом, что разница сейчас между резиденцией и борделем была не такой уж однозначной. Но Какаши это особо не волновало. У него же есть помощник, и, биджу подбери, лучший помощник на свете.
— Да, Ирука-сама, это было лучшее совещание по укреплению обороны во весь мой срок правления, клянусь… — Какаши влюблённо и не таясь смотрел на Ируку.

Ирука столь же влюблённо глянул на него сверху вниз, улыбнулся счастливо и искренне:
— Бесишь! Как же ты меня бесишь, Какаши…

***

Наруто, покрасневший и крайне заинтригованный, стоял, привалившись к дверям кабинета Хокагэ, и отгонял от них всех жаждущих постучаться или заглянуть. Сдавалось сыну Четвёртого, что сегодня приём посетителей Шестой вести не сможет. И учитель Ирука вряд ли будет рад увидеть посторонних в кабинете. Сегодня у сэнсеев были дела куда поважнее.
- Они очень заняты, у них совещание! - отбривал Узумаки всех посетителей. - Очень важное совещание. Вопрос жизни и смерти.

А на все попытки возмутиться очаровательно хлопал голубыми глазами. Пусть их возмущаются! Хатаке и Умино давно надо было поговорить предметно, кто кого больше бесит и почему.