Он всегда считал, что сдержанность чувств и готовность нести ответственность за свои поступки определяют мужчину.

Он старался быть таким человеком. Делал страшные вещи. Говорил неприятные слова. И платил за все сам, не требуя снисхождения и понимания.

Это был сложный и тяжелый путь, который съел его без остатка.

Он не хотел такой судьбы для Саске.

В зале суда было многолюдно и душно, Итачи мутило от лекарств и спертого воздуха. В коридоре дежурил врач на случай, если ему станет плохо.

Дело двигалось к окончанию медленнее, чем он ожидал. Все время открывались новые обстоятельства, адвокаты как могли тормозили процесс. Но Итачи был упорен. Злость и воля якорем держали его, не давая уплыть по течению к смерти.

Глухая, яростная уверенность наполняла его: он доведет все до конца.

Только изредка на периферии мелькало лицо Хошигаке. Его вызывали на некоторые заседания, Хошигаке давал показания своим глухим и хриплым голосом, смотрел на всех вызывающе, скалился, обмениваясь репликами со своим бывшим нанимателем.

На Итачи он не смотрел. Это царапало внутри. Не сильно, но неприятно. Словно камешек, попавший в ботинок.

Закончилось лето, закончилась осень. Рождество Итачи встретил вместе с Саске.

После смерти родителей они редко говорили о личном, больше о делах. Но сейчас Саске тянулся к Итачи, словно пытаясь напоследок узнать его получше.

Итачи обдумывал свои ответы тщательно, взвешивал их. Он понимал, что после его ухода Саске еще долго будет прокручивать эти слова в голове, искать скрытые смыслы.

Чаще они говорили о прошлом. Об учебе в школе, институте, матери и отце. На разговоры о будущем наложили негласное табу.

Просто потому, что у Итачи его нет.

Иногда Итачи думал о метаморфозах жизни.

Из жизнерадостного и ласкового ребенка Саске превратился в трудного подростка. А сейчас на глазах вырастал в молодого мужчину. Замкнутого, но решительного, немногословного, чуть грубоватого, но не лишенного обаяния.

Итачи с радостью и тихим ужасом находил в нем все больше своих черт.

Его все чаще посещала простая, но неочевидная ранее мысль: главное его наследие — не компания. Не бизнес, которому он отдал годы жизни.

Все, что от него по-настоящему останется, — это Саске. В его памяти, его словах и жестах, его взгляде на мир. Вот в чем продолжит жить Итачи.

***


Лето пролетело незаметно. Осень выдалась ветренная и мокрая. Холода наступили, грязь равномерным слоем покрыла улицы, низкое серое небо плыло над городом, задевая тучами шпили небоскрёбов.

Итачи больше не бывал в офисе и почти не покидал дом. Он вел дела удаленно, но уже не вникал во все процессы как раньше. Многие обязанности он отдал Саске: встречи, переговоры, поездки и совещания.

Брат справлялся с переменным успехом, наступал на грабли, по которым годами ранее прошелся сам Итачи. Но он упорен, в нем были огонь и воля.

Итачи гордился им.

Читать становилось тяжело. Итачи чаще слушал книги или музыку, фоновым шумом включал телевизор. Простые бытовые вещи отнимали слишком много сил.

Бывали дни, когда он просыпался, только чтобы поесть, получить дозу лекарств и вновь уснуть. Когда таких дней стало больше, на пороге квартиры появилась невысокая женщина средних лет — медсестра. Она оказалась молчалива и опытна, а ее движения — скупы и техничны.

Итачи решил, что все это будет продолжаться до тех пор, пока он сможет вставать с постели. Он слишком хорошо помнил, как умирал дед. Беспомощный и жалкий, агонизирующий в паутине трубок и проводов… Итачи не хотел себе такого конца.

Итачи писал письма. Обычные бумажные письма — черной ручкой по белой бумаге. Он сложил их в конверты и убрал в стол.

Одно — для Саске. Одно — их семейному поверенному. Одно — для Хошигаке Кисаме.

Тот все еще в тюрьме. В последний раз адвокат говорил, что представитель Хошигаке инициировал пересмотр дела.

В письмо для Саске Итачи вложил много страниц, много документов. В письмо для поверенного — короткие поправки к завещанию.

В письме для Хошигаке написал всего две строчки.

«Я понял, почему ты не выдал меня. Прости меня, если сможешь».

Итачи попытался добавить к этим скупым предложениям еще одно. Занес ручку над бумагой и остановился.

На следующий день он попросил адвоката передать Хошигаке его письмо. У Итачи нет времени ждать, пока письмо дойдет почтой.

Прошла неделя. Потом еще одна.

Итачи так не получил ответа.

Деревья облетели, их голые скелеты качались под резкими порывами ветра. На следующей неделе обещали первый снег.

Итачи все время мерз, хотя системы подогрева работали исправно.

В тот вечер он остался один. Перед уходом медсестра застегнула у него на запястье браслет с датчиками, которые считывают пульс и могут отправить тревожный сигнал.

Итачи заказал еду в ближайшем ресторане, поговорил по телефону с Саске — тот застрял в аэропорту из-за непогоды.

Раздался звонок в дверь, и Итачи щелкнул пультом — теперь он предпочитал управлять всеми системами дистанционно.

— Проходите.

Послышались тяжелые шаги, Итачи поднял взгляд от экрана планшета и застыл.

Перед ним стоял не курьер из ресторана.

Хошигаке мало изменился за год заключения. Лишь прибавилось седины на висках, да глубже залегла складка между бровей.

— Ты как всегда беспечен.

Итачи не нашелся с ответом.

Хошигаке прошел вглубь гостиной, сел в кресло. На светлом паркете остались следы грязи от его ботинок с грубым протектором.

— Рад тебя видеть, — искренне сказал Итачи. — Не знал, что тебя выпустили.

Он хотел улыбнуться, но вышла кривоватая гримаса.

— Теряешь хватку. Вспомнил пару полезных вещей. Пошел на сделку.

Итачи кивнул: это разумно.

Какое-то время они посидели молча, слушая дождь.

— Почему ты не предупредил меня тогда? Побоялся, что тебя сдам?

Итачи собрался с мыслями.

— Я был уверен, что ты меня сдашь. Я не знал, что ты… ты ведь любил меня? Ты это хотел мне сказать в тюрьме?

Хошигаке криво усмехнулся, словно превозмогая сильную боль.

— Сам не знаю, как вляпался. Проснулся однажды, посмотрел в потолок и понял.

Итачи не знал, что сказать. Он растерялся и даже смутился от откровенности, сказанной настолько прямо. И наверное, впервые в жизни он не стыдился в этом признаться. Ему больше не нужно держать лицо.

— А сейчас?

Хошигаке пожал плечами. Скрипнула мокрая от дождя кожаная куртка.

— Странное чувство. Хочу свернуть тебе шею. Но понимаю, ты и так в полной жопе.

Итачи невесело усмехнулся, поднял руку с браслетом.

— Подожди немного.

Хошигаке снял куртку и, кинув ее на спинку кресла, пошел к мини-бару, начал там хозяйничать. Итачи вдруг вспомнил их первое утро, когда Хошигаке пытался сварить себе кофе. Вспомнил свое раздражение, нетерпение.

Он прислушался к себе и понял, что сейчас внутри только… спокойствие. Словно все встало на места, сложилась последняя деталь головоломки.

Хошигаке выпил не морщась. В его действиях читалась странная порывистость.

— Налей мне. Немного. Хоть вкус вспомню.

Хошигаке налил Итачи на два пальца и протянул стакан. Их руки соприкоснулись, и Итачи вздрогнул, как от удара током.

Он выпил все залпом и зашелся надсадным кашлем.

Хошигаке бросился к нему, придержал за плечи.

— Блять…

Итачи приподнял голову и увидел, что на серой футболке Хошигаке темнела россыпь красных точек.

— Блять!

Хошигаке зажмурился и застонал от бессильной ярости.

Итачи вытер рот ладонью, откинулся назад и закрыл глаза. Он боялся говорить и двигаться, боялся спровоцировать новый приступ.

Хошигаке сгреб его в объятия, сжал так, что стало больно. Итачи обмяк.

Поцелуй со вкусом крови, лекарств и водки пробудил в нем полузабытые чувства. Он потянулся за горячими губами, за теплыми руками. Он дышал чужим запахом — дождем, потом, холодным осенним ветром… и чем-то знакомым, почти родным.

Итачи закрыл глаза, прижался лбом к крепкому плечу. Он никого не просил о таком прежде, слова родились сами.

— Не уходи, пожалуйста. Мне страшно.

Хошигаке шумно вздохнул — словно волна пробежалась по гальке, — погладил Итачи по затылку большой мозолистой ладонью.

— Я не уйду.

По щекам потекло горячее. Итачи зажмурился, пережидая приступ удушающего страха.

— Я…. я не хочу умирать.

— Не бойся, я с тобой.