— Ты похож на малолетнего беспризорника.

Итачи провел рукой по коротко остриженной голове. Было… непривычно. И холодно. Ветер щекотал затылок и уши.

Хошигаке ждал его на парковке у салона, где Итачи обычно стригся.

— Не забывайся.

Хошигаке вырулил с парковки, и они встали на светофоре. Итачи отвлеченно думал, как объяснит метаморфозы Саске. Он ни разу в жизни не стригся так коротко и носил длинные волосы с двенадцати лет.

— Завтра все просто охуеют.

Итачи вяло кивнул. Его клонило в сон.

Он подумает обо всем завтра…

— Знаешь, теперь понятно, зачем ты это делал.

Итачи разлепил глаза.

— Что?

— Ну эти твои… ночные приключения. Слышал, у тех, кому мало осталось, башню срывает. Все бросают, начинают уезжать, употреблять и трахаться напропалую.

— Это не про меня.

— Разве? А тот кадр с тайзером в жопе? Тоже не про тебя?

— Скорее исключение.

Итачи откинулся на сиденьи, сил спорить не осталось.

Может Хошигаке был прав.

***


Саске плакал. Кричал. Обвинял.

Итачи не знал, что ответить ему, потому сидел молча.

Наконец, когда брат успокоился, Итачи подтянул к себе стопку черных папок.

— Пора поговорить серьезно. Мне нужно ввести тебя в курс дел.

Саске зло скрипнул зубами, оглядел комнату, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом.

— Почему ты не рассказал мне раньше?..

Итачи встал из-за стола, присел рядом. Рука у Саске была холодная и мокрая.

— Потому что я люблю тебя. Ты бы на моем месте поступил так же.

Саске зло сверкнул покрасневшими глазами и разом обмяк. Адреналиновая вспышка кончилась, его покинули все силы.

Итачи знал все стадии принятия, он сам уже давно миновал их.

Скоро Саске успокоится. Ему придется повзрослеть раньше, чем Итачи хотелось бы.

Они провели в кабинете всю ночь. Саске прилежно вел конспект, повторял беззвучно имена и названия, зазубривал алгоритмы. Иногда его прорывало на беззвучные злые слезы, но он быстро брал себя в руки.

В глубине души Итачи был рад, что все открылось. Последние пять лет эта тайна тяжким грузом давила на плечи.

Это было эгоистично.

Но впервые за долгое время ему стало чуть легче.

***


Итачи не понимал, почему Хошигаке приходит в его постель.

Сам себе он напоминал карикатуру на себя прежнего. Тело высохло, отчетливо проступили мышцы и кости. Щеки ввалились, кожа стала сухой и шелушилась. Волосы отрасли, но потеряли в густоте. Итачи не стал отпускать их, отдал предпочтение короткой стрижке.

На фоне пышущего здоровьем и силой Хошигаке собственное несовершенство чувствовалось острее.

Это злило.

— Не нужно приходить так часто, — сказал Итачи, глядя в потолок.

Хошигаке повернулся на бок, подпер голову рукой.

— Почему? Нашел другого?

Итачи усмехнулся, поправил одеяло.

— Не хочу, чтобы ты привязывался ко мне. Потом будет сложно.

Хошигаке громко расхохотался, обнажая свои белые кривые зубы.

— А ты шутник.

Итачи не понял соли шутки.

— Мы вынуждены работать вместе. И так получилось, что иногда трахаемся. Это все.

Хошигаке сел на кровати, скрестил руки на груди. Татуировки заиграли на его плечах.

— Ты сейчас кому врешь? Мне или себе?

Итачи смотрел в потолок и пытался понять, как ответить правильно.

Хошигаке в секунду оказался над ним, сверлил его своим злобным взглядом, сжимал коленями и руками так, что стало больно.

Он был в ярости. Итачи никогда не видел его таким.

— Ты сбежишь от меня только на тот свет.

Итачи рассмеялся.

— Я уже в пути.

Хошигаке наклонился и больно укусил его за ухо.

Итачи вскрикнул от неожиданности.

— Смирись с моим присутствием.

***


Итачи физически чувствовал, как убывает песок в его половине часов. Еще чуть-чуть — и она опустеет.

Что он оставит после себя? Как обойдется жизнь с Саске?

Этот вопрос занимал его последний год больше, чем переживания о собственной смерти.

Саске держался достойно.

С той памятной ночи он не позволял себе слез и криков. Лишь стал тише и жестче. Ловил каждое его слово, блестел тревожными глазами.

Итачи прокручивал всю ситуацию раз за разом. Рисовал схемы на бумаге. Расставлял фигуры на шахматной доске.

Так ему думалось легче.

За месяц до Рождества он понял, что уже давно все решил. Проснулся однажды утром, взглянул на город, погребенный под снегом, и кивнул своим мыслям.

Вариантов было много. Но правильный — только один.

Итачи начал осторожно подтягивать все нити к своим рукам. Незаметно, через третьи руки двигал бумаги. Наводил справки. Пробивал счета.

К февралю он собрал все, что можно было задокументировать.

Отчеты, копии электронных писем, записи телефонных разговоров и видеокамер, банковские выписки.

Когда Итачи спросил «сколько», а доктор отвел глаза, сомнений не осталось.

Он действовал решительно.

Когда зацвела вишня, ему резко стало хуже. Простые вещи стали даваться с трудом.

Подняться по лестнице. Долго стоять. Громко говорить.

Он сильно уставал. Мог замолкнуть на полуслове и уставиться в пустоту.

Что-то похожее Итачи наблюдал у своего деда, когда был маленьким. Мама объяснила тогда, что дедушке нехорошо. Позже он нашел в книге нужное слово — «деменция».

Итачи хорошо помнил их последний разговор.

Стояла ранняя весна. Дед сидел в коляске под тенью навеса. Его пальцы беспокойно перебирали четки, глаза смотрели вдаль. Небо догорало ярким закатом.

Дед посмотрел на него подслеповатыми глазами в мутной пленке, разомкнул морщинистые губы.

— Солнце… солнце садится…

Он умер через пару дней — тихо отошел ко сну и не проснулся.

***


Итачи искренне восхитился, когда все шесть офисов накрыли разом.

Люди в масках отрезали все пути к отступлению. Обрезали телефонную линию и интернет, закрыли все окна, проверили туалеты, чуланы, вентиляцию. Всех обыскали, отобрали пропуска, телефоны и документы, согнали в конференц-зал и усадили на пол.

Шок и тихая паника отпечатались на лицах работников.

Итачи сидел, привалившись к стене, он молчал и равнодушно провожал взглядом коробки с гроссбухами и жесткими дисками.

Наконец, его вздернули на ноги, почтительно отряхнули и попросили пройти следом. Итачи не протестовал.

Усаживая в машину, ему заботливо пригнули голову, а на допросе даже предложили кофе из автомата.

Сквозь тонкие стены он слышал хриплый голос Хошигаке, громкий и возмущенный возглас Саске. Брата взяли прямо в институте, наверняка на глазах у шокированных сокурсников.

Итачи дождался приезда адвоката, не проронив ни слова.

Наконец, он собрался с мыслями и заговорил.

Каждое его слово отдавалось эхом — это падали комья земли на крышку его гроба.

По счастью, он был там не один.

***


Итачи сделал знак, адвокаты оставили их наедине. Лишь тюремный офицер продолжил сидеть истуканом в углу, держа наготове ручку и блокнот.

— Хочу внести за тебя залог.

Хошигаке вскинул брови. Цвет тюремной робы ему решительно не шел.

— Что за благотворительность?

Итачи закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди. Ему было холодно.

— Думай, что хочешь.

— Мне не нужны твои подачки. Если ты пришел только за этим, можешь уходить.

Итачи устало закрыл глаза. Он не ожидал от Хошигаке такого откровенно детского упрямства. Что это, неужели некстати проклюнувшаяся принципиальность?

Итачи достаточно одного бунтующего подростка.

— Это жест доброй воли, — сказал Итачи. — Способ принести извинения, если так звучит лучше.

Хошигаке ощутимо напрягся, его плечи закаменели, шея вздулась жилами. Офицер в углу опустил руку к кобуре.

— Засунь эти извинения себе в задницу.

Итачи потер переносицу, опустил голову. Он старался дышать размеренно, считал про себя.

Он искренне не понимал злости Хошигаке. Ему казалось, что никто в здравом уме не сможет отказаться от такого предложения.

— В чем дело? Что тебя так задевает?

Хошигаке откинулся на стуле, нервно засмеялся. Его наручники громко стукнули о поверхность стола.

— Ты спрашиваешь? Ты и вправду не понимаешь?

Итачи покачал головой: он и вправду ни черта не понимает.

— Я год прикрывал твою задницу. Ты реально думал, что один такой умный? Двигал бумажки свои, секретничал по телефону? Хранил папочки в сейфе? Я уже в декабре понял, ты что-то задумал. Одно мое слово, и с твоего мелкого пиздюка спустили бы шкуру.

Итачи, постукивая ногтями по столу, склонил голову на бок.

Осведомленность Хошигаке стала для него открытием. Он почему-то никогда не брал его в расчет.

— Почему ты меня не сдал?

Хошигаке оскалился в кривой, вымученной улыбке.

— Ты… ты же не можешь быть таким тупым, да?

Итачи не нашел, что ответить.

Хошигаке посмотрел на него тоскливо, точно как в тот раз, когда они впервые поехали к доктору вместе. Наступила звенящая тишина. Боковым зрением Итачи заметил, что офицер замер, занеся над бумагой ручку.

Хошигаке отвернулся, бросил со злостью в голосе:

— Уведите меня.

Как-то раз во время тренировки Итачи сильно, до черных точек перед глазами, приложился головой. Сейчас он чувствовал что-то подобное.
***
В клубе оказалось душно и темно, яркие вспышки лазеров больно били по глазам. Итачи протиснулся к барной стойке. Он больше не ловил на себе заинтересованных взглядов, болезнь съела его красоту. Взгляды людей проходили насквозь, словно его уже нет.

Как только адвокат Итачи внес за Хошигаке залог, тот испарился.

Поиски в мегаполисе — сложное дело. Итачи пришлось нанять специального человека и немало заплатить за наводку.

Итачи заказал два шота, собрался с мыслями и протянул руку вперед.

Хошигаке обернулся так же резко, как при первом их знакомстве.

Похудевший после тюрьмы, обритый наголо, он все еще был хорош. Итачи ощутил слабый отблеск былого интереса.

— Ты.

Голос у Хошигаке — бесцветный, в нем не было ни радости узнавания, ни злости и обиды.

— Выпьешь?

Итачи толкнул выпивку, шоты скользнули по барной стойке и не встретили сопротивления. Выпивка расплескалась прозрачной лужей.

Хошигаке продолжил цедить бутылку пива.

Головой Итачи понимал, что их встреча будет такой. И все же пришел, в душе надеясь на что-то.

— Твой щенок хоть понимает, на что ты пошел ради него? — вдруг спросил Хошигаке.

Итачи задумался. А потом покачал головой.

— Ему не за чем.

— Уверен? Каково ему будет, когда все откроется? Сколько людей сели из-за твоей комбинации? Ведь не только такие, как я. Были же и обычные офисные дурачки. Просто попали под замес, а ты их дернул за собой.

Итачи пожал плечами. Слова Хошигаке должны были вызвать в нем сожаление и стыд. Но все внутри давно прогорело. На пепелище было холодно.

— Он не будет сидеть на коленях с дулом у виска — это главное. Он в безопасности. Сможет построить жизнь, которую захочет. Цену я уплатил. Это была разумная сделка.

— Суд еще не закончился, — усмехнулся Хошигаке и дернул рукой. Пиво расплескалось, попало ему на футболку. Итачи понял, что Хошигаке изрядно пьян. — Ты плохо их знаешь, если надеешься, что они сдержат слово. Тебя не отпустят, посадят, как всех нас. Остаток короткой жизни будешь гнить в тюрьме.

Итачи невесело рассмеялся. Это было нервное.

— Я надеюсь умереть раньше, чем все кончится.

— Сколько?

— Пока смогу оставаться в здравом уме. Потом эвтаназия.

— Благороден до самого конца, — с сарказмом сказал Хошигаке. — Еще скажи, что не хочешь доставлять неудобств окружающим.

— Не скажу. Просто не хочу мучиться. Во мне еще остался разумный эгоизм.

Хошигаке допил пиво, покачнувшись, встал.

— Удачи тебе. Пришлю открытку на похороны.

Итачи остался сидеть за барной стойкой. Веселые и пьяные люди обтекали его цветным мутноватым потоком.

Он подозвал бармена, заказал выпить.

Водка горчила на языке, обожгла глотку и огнем ухнула на дно желудка.

Итачи хотелось закричать, хотелось разбить зажатый в руке стакан. Хотелось догнать Хошигаке и свернуть ему шею.

Вместо этого он просто оставил на стойке смятые купюры и медленно пошел к выходу.

Толпа сжала его тесным душным кольцом. В глазах потемнело, виски сдавило обручем боли.

В паре метров от выхода Итачи упал.

Глаза закрылись, и тело затопила мягкая усталость.

Итачи провалился в темноту.