Раны
| Хидан никогда не бывает доволен. Ярость в нем вспыхивает легче, чем сухая трава под раскаленным полуденным солнцем. Нет, Хидан это не маленький пожар... Хидан подобен стихийному бедствию, сметающему все на своем пути. Иногда Какузу чувствует отвратительную липкую зависть к другим партнерствам в Акацки, ведь ему одному приходится выносить общество этого безумца. Ему одному приходится выслушивать проповеди о величии Ясина, чье имя было даже неизвестно ему до встречи с Хиданом. Ему одному приходится терпеть гневные речи в свой адрес и обвинения в безбожности. Какузу не понимает ту страсть, которую испытывает Хидан, к алчному до крови, Богу. Как бы велик ни был Ясин, он не посылает своим приспешникам богатства и процветания. Разве заслуживает такой Бог почтения? Какузу любит то, что можно использовать. Потому он и охотится за наживой. Хидан считает это святотатством. Ясин требует других подношений. И в ночь, когда они остановятся, Хидан будет взвывать к Ясину, ублажая его несмиримую похоть собственной кровью. Какузу трижды скажет ему замолчать. Молитвы для него всего лишь слова, ушедшие в никуда, потому что они не приносят дохода. Хидан станет кричать на него, требуя молчания и благоговения перед величием Ясина. Горящие в темноте тусклым, загробным мерцанием глаза бывшего шиноби Водопада будут смеяться над ним, распаляя его гнев. Хидан перейдет черту, ослепленный ненавистью. И не заметит кунай в руке напарника, скрытый длинным широким рукавом плаща. Только когда острая сталь скользнет по его шее, обнажая кровоточащую плоть, он почувствует освобождение. Колени его подогнуться, и он опустится на холодную землю перед своим напарником, позволяя стонам наслаждения вырваться из распоротого горла вместе с болезненным хрипом. До рассвета он останется стоять так. Глаза его, широко раскрытые, влажные, будут смотреть на Какузу словно впервые. И так, будто бы безумец сейчас видит перед собой нечно прекрасное, а не грубо сшитую мертвую плоть. Возможно, Хидан видит своего Бога... И теперь уже Какузу чувствует гнев, но не может найти ему причин. Следующим днем они выйдут в путь, и Хидан будет молчалив. Его пальцы, дрожа, станут оглаживать холодные грани божественного символа, украшающего его шею, а Какузу останется только искоса поглядывать на бледную, почти затянувшуюся рану, нанесенную им самим и вспоминать тихие стоны удовольствия... Когда сядет солнце, они остановятся на привал. Какузу знает - всю ночь Хидан проведет, лежа на спине, в центре таинственного символа, начертанного его собственной кровью. Его побледневшие губы станут беззвучно шептать молитвы Ясину, а когда луна упадет за лес, Какузу разбудят бессвязные всхлипы на чужом наречии... Хидан останется лежать все на том же месте, но веки его плотно сомкнутся, а дрожащий огонь костра осветит влагу на бледных щеках . Какузу прислушается, и ему покажется вдруг, что в этих отчаянных звуках он может таки разобрать одно единственное слово, повторяющееся без конца... «отпусти... отпусти» Какузу закроет глаза, но сон не придет к нему. Только мысли... мысли о прожитых годах, которым нет числа. И о светлой коже, покрытой кровью... Первое зарево встретит бодрствующим только его одного. Хидан заснет, подтянув колени к груди и прижавшись к его бедру. Какузу против воли осторожно найдет на ощупь шрам на горле напарника... Рана, нанесенная им самим, никогда не будет так глубока, как те, что оставляет Ясин.... И злость возвращается, но, как и прежде... Какузу не может оправдать ее. И себя. | |
|
| |
| Просмотров: 1496 | |
| Всего комментариев: 0 | |