Кожаный ремешок кейса, так удобно легший в ладонь пару недель назад, на поверку оказывается подделкой, причем паршивой. Ткань вытягивается, показывая начинку, кусочки якобы черной кожи свисают мелкими клочками. Еще немного – и оторвется. Новый кейс в этой глуши не купить. Этот, того гляди, останется без ручки. Можно вырезать новую, аккуратно приладить ее на место прежней, но где взять подходящий материал? Я стою на перекрестке, оглядываюсь по сторонам. - Какого ебаного хуя мы здесь забыли? Хидан матерится, но послушно шагает в выбранном направлении. Спорить с ним бесполезно. Впрочем, как и ему спорить со мной. Он идет, все еще не подпуская меня со спины – помнит про угрозу, наверное. Шагает рядом, перекладывая косу с плеча на плечо. Хидан смотрит на медленно закипающую воду, старается ее поторопить, все мысли занимает кипяток. Занят костром, уже не орет на воду, сосредоточенно пихает щепки и тонкие веточки в огонь, выражение лица настороженное и внимательное. А Хидан любит подойти и неожиданно вцепиться в плечо. Не осторожно прикусить, пробуя на вкус, а хорошенько вцепиться, до лилового синяка, сжав челюсти до предела. Угомонится может, только если по этой самой челюсти съездить кулаком, не жалея. В первый раз я избил Хидана, когда тот перешел все границы. Залил своей и чужой кровью все вокруг. В липкой красной луже утонул плащ и свернутые в кармане документы. Тогда подумал, что Хидана нужно наказать, как ссущего в углу котенка. Ткнул в кровавую лужу носом, больше сам перепачкался. Хидан смеялся. Кровь текла по лицу, по зубам, оскаленным в улыбке, капала с кончика носа. Я ткнул его еще раз. Хидан смеялся. Я сломал ему руку, вывернув в одну секунду, кость прорвала тонкую, нежную кожу, крови в луже прибавилось. Хидан дрыгал сломанной рукой, выл от боли и смеялся. Смысла бить Хидана нет совершенно никакого. Мы долго собираемся с утра. Хидан молится, я читаю. Каждый из нас не готов поступиться привычным ритуалом. Мы долго выходим, долго идем. Хидан иногда бурчит, что нас прозывают главными тормозами Акацки. Я говорю, что главный тормоз – это он. Хидан несогласен, считает, что я его вечно задерживаю. Найти подходящий ремешок оказалось не так-то просто. Покупать новый кейс в этих деревенских лавках, забитых барахлом и ширпотребом, тоже не хотелось. Ночь тихая и спокойная. Я пришиваю новый ремешок, потому что Хидан спер где-то подходящий отрез кожи. Он говорит, что нашел, но я подозреваю, что стянул, просто мимо проходя. Вот если относиться к этому с должной степенью серьезности, то Хидана однозначно следует отучить от подобного. Потом еще надо отучить его материться – в мой адрес, естественно. Я размышляю над этим, аккуратно прокалывая плотную кожу. Но я ему не мать, не отец и не учитель. Не намерен тратить свое время на очередного бестолкового сопляка. Не больно мне охота подходить к нему с должной степенью серьезности. Я подгибаю черную, тускло поблескивающую кожу, проверяю пряжку на всякий случай. Но пряжка стальная и крепкая. Хидан сопит где-то рядом. Делает вид, что ему неинтересно. Он не совсем обычный сопляк, конечно. Совсем не сопляк, во многом он уже очень взрослый. Сформировавшийся, это отчетливо видно. Странно сформировавшийся, непривычно для меня. Хидан откровенно странный, мыслит непривычными мне категориями, и логика его настолько отличается от моей, что порой я не вижу, не могу найти никакой точки соприкосновения. Взять одну из его самых странных и привлекательных для меня черт – абсолютное равнодушие к деньгам. Этого я понять не смогу никогда. Как бы я не старался. Когда знаешь цену деньгам, чужое безразличие к ним на поверку всегда оказывается мнимым – я знал немало людей, которые утверждали, что деньги в жизни не главное, что есть вещи и поважнее денег. Особенно смешно утверждение о ценности дружбы в нашей нелегкой жизни – как только человек становится перед выбором, ценность дружбы, а вернее, ее цена резко падает. В тот самый момент, как только становится возможным обмен дружбы по сходному курсу на хрустящие бумажки. К Хидану это не относится. Хидан не относится к деньгам вообще никак – разве что сумма, которую неоднократно назначали за его голову. Хидан суеверен, медлителен и упрям, он медленно считает и не любит это делать. При этом Хидан единственный, кто не попытался опрокинуть меня. Ни разу не попытался обокрасть, или провернуть какую-либо аферу. И Хидан не ставит ни во что ни дружбу, ни деньги. Не трепал своим языком, не лгал. Открыто ставил силу выше всего, и был готов скрупулезно выполнять свои весьма мазохистские ритуалы, лишь бы получить ее. И боялся меня лишь потому, что я был сильнее. Все предельно просто и логично. Настолько просто, без заковырок, потайных смыслов и внутренних секретов, что я не мог поверить в эту простоту. И сам, в общем-то, промахнулся с ним. И то, что я сейчас не вижу выхода – только собственный просчет. В первый раз я трахнул его, когда Хидан сам подставился. Прохладный, вымокший во время дождя, сам подлез под бок. Стиснул мои пальцы, приложил к собственной груди. Повел вниз, к твердому животу, к невидимым светлым волоскам на лобке. К возбужденному члену, стоявшему крепко. Сказал: Это было ошибкой. Поначалу я не был против приласкать его, не против был трахнуть его, поскольку достаточно было одного взгляда на Хидана, чтобы подумать об этом. Хидан и не скрывал собственного темперамента и привлекательности, напротив. Денег не тратил даже на шлюх – ему было проще соблазнить, либо взять силой. Меня, стало быть, он соблазнил. Легко задел нужные струнки, чтобы я захотел его. Мне не казалось это чем-то опасным – не залетит, не девка. О других последствиях я не задумывался. А зря. - Чего ты хочешь? – спросил я, изучающе дотрагиваясь до него кончиками пальцев. Взял в ладонь его крепкий член с бледно-красной головкой, провел пальцем по теплой гладкой шкурке. Хидан вывернул голову – промокшие светлые волосы мазнули меня по лицу – изогнулся и посмотрел мне глаза в глаза. В любом случае, пока я его осторожно притрагивался к его свежему юному телу, у меня снова встал. Поскольку сам Хидан ничего делать не торопился, пришлось самому позаботиться об этом. Если Хидана и устраивало дрочить в мокрых кустах, то меня – нет. Он нетерпеливо ерзал под деревом, пока я возился с палаткой, чтобы не утыкаться ладонями в раскислые под дождем мокрые листья. Глядя на то, как он, теплый и напряженный, сладко жмурится в предвкушении, как льнет к моей руке, шепча что-то, мне самому стало хорошо. Куда лучше, чем было. Светлые ресницы его чуть заметно подрагивали. Я склонился над ним, осторожно целуя его белую кожу, почувствовал его пальцы на своей шее. Он укусил меня в плечо, вновь сжав зубы слишком сильно, и я тряхнул его. Хидан расцепил зубы и заскулил: А я не ожидал, что так сильно привяжусь к нему после. Если до того мне было наплевать на Хидана, жив он, мертв, здоров или болен – потом все вдруг стало иначе. И его чувства для меня – как чемодан без ручки. При этом перед сексом он часто взволнован, дышит неровно, скрывая волнение за напускным хамством. Иногда не скрывает - просто подбирает под себя ноги и смотрит искоса. Доверяет. Хидан – последний человек на земле, которому можно что-либо доверить. При этом я тоже проникаюсь доверием к нему. Видимо, во мне еще сохранились обычные человеческие инстинкты. Это забавно. А Хидан в постели отвечает моим инстинктам. И это явно было ошибкой в расчетах. Хидан в роли девочки был упоительно прекрасен, но проблема была в том, что девочкой он не был. Подо мной на земле стонал молодой, красивый самец, сильный и напористый, и отдаваться для него было явно недостаточно. Ему хотелось брать, и если не дают – то силой. Впрочем, парень понимал, что силы его недостаточно, поэтому действовал хитро. Весь этот его матерный треп, заговаривание мне зубов – Хидан шел к своей цели. - Ну тебе жалко, что ли, блядь, - пробормотал он как-то раз на привале, отвлекая меня от чтения газеты, - жалко, да? Я ожидал, что он сейчас обожжется, разозлится окончательно и разорится гневной тирадой, попутно растоптав костер, но Хидан опустил голову, уставился на пляшущее пламя и замер в одной позе. Светлые тонкие волосы трепетали от горячего воздуха вблизи огня. Оказывается, Хидан действительный был гордым, а не только напоказ. Простейшая техника, известная, наверное, всем, и только я забыл ее за ненадобностью. Хидан перестал со мной разговаривать. Вообще. Гордый Хидан. Я тоже был гордым, и тоже молчал. Хотел трахнуть его. И трахнул – все так же молча. Хидан молчал, кривил губы. Не вырывался. Лучше б вырывался и отбивался. Хидан оказался набит не только суевериями, звериной жестокостью и гордостью. В нем было еще что-то, кроме. Хидан не был симпатичной девкой. Хидан был мужчиной. И трахать его так – как девку, бесчувственно раскинувшую свои ноги – я больше не хотел. И Хидан по-прежнему точно знал, чего он хочет. Сложно было представить себе человека, которому хотя бы в пьяном бреду пришла бы идея трахнуть меня. Но Хидана, видимо, ничего не смущало. И его желание оказаться сверху мешало жить. Мешало дышать спокойно, потому что Хидан все время был настороже, словно зверь в засаде. Это было слишком. В итоге я принял решение. Это был не самый лучший выбор, но это было единственное решение, которое позволяло сохранить хоть какое-то подобие баланса и гармонии в команде. Хидан-то как раз не видел здесь ничего предосудительного, если он вообще подозревал о существовании такого понятия, конечно. Хидан считал это справедливым. Я – нет, но иного выбора не было. Я сделал свой выбор. Выбрал тот путь, к которому Хидан толкал меня так настойчиво. Я узнал Хидана лучше. Судя по тому, как Хидан ведет себя в постели – я был у него первым мужчиной. Хидан ведь любит ритуалы, маленькие и почти незаметные. Хидан обязательно сплевывает на пальцы, когда делает это со мной. Обязательно, даже если есть смазка. Хидан толкает меня в плечо, укладывая под себя. Мне неприятно все это, неуловимо неприятно, как крохотный писк, на границе с ультразвуком – и вместе с тем достаточный громкий и раздражающий, что никак не отмахнуться. Однако я принял решение, и я не сопротивляюсь. У меня есть веские причины, чтобы поступить именно так, и если приходится потерпеть – что ж, я умею терпеть. Хидан напирает на меня. Дышит мне в лицо или в плечо, он молодой, и от его дыхания пахнет чем-то свежим и приятным, похожим на водяные цветы, лилии или кувшинки, или на только что взрезанный арбуз. Хидан осторожно вводит два пальца, мне это не нравится, потому что обычно я не позволяю людям засовывать в меня что-либо, особенно таким образом. Я не привык. Не привык чувствовать себя под кем-то. Но Хидан молодой, его тело пахнет свежим ветром, и даже если он потный – все равно это приятный запах. Мне нравится чувствовать его. И я чувствую, что Хидану нравится быть со мной. И поэтому я стискиваю зубы и позволяю упираться лбом мне в ключицу. Позволяю ему небрежно раздвинуть мои ноги шире, хотя в этот момент я особенно остро чувствую собственную уязвимость, чего я тоже чувствовать не привык. Хидан шепчет мне на ухо свои странные молитвы, я не удивлюсь, если он сам их придумал. Словно благословляет себя, и меня заодно. И я вновь стискиваю зубы, потому что я хочу любить его такого – расслабленного, доверчивого и по-своему нежного. Я не хочу брать его силой. Единственное, что есть в этом хорошего – момент, когда Хидан кончает. Он кричит пронзительно, или низко рычит, ахает и всхлипывает. Дрожит всем телом, а потом обессилено падает рядом со мной, утыкаясь головой мне в плечо. Плечу тепло от того, что он рядом. Хидан сворачивается, обнимая мою руку, лежит на ней. Отлеживает мне руку, но я не стряхиваю его. Слушаю, как он бормочет что-то себе под нос, щекоча дыханием кожу. В этот момент я почти готов простить Хидану все. - Слушай, - Хидан поднимает голову, спутанные волосы прилипли ко лбу, - хочешь, блядь, анекдот расскажу? Источник: https://ficbook.net/readfic/3263762 | |
| |
Просмотров: 296 | |
Всего комментариев: 0 | |